Восьмая жизнь Сильвестра (сборник)
Шрифт:
– Поехали, – сказал он сухо.
На улице их ждала пролётка, запряжённая парой механических дроф. Птицы были новейшей служебной модели – компактное крепко сбитое тело, укороченная шея, клювастая башка с яркими глазами-прожекторами и главное украшение – голенастые ноги полированной стали с могучими шишками суставов и огромными когтистыми лапами. Рыжий взлетел на облучок, Сильвестр с куда меньшим проворством вскарабкался в пассажирскую люльку.
Свистнул хлыст, дрофы сорвались с места.
Скорость у пролётки оказалась запредельной. Пневматические клапаны оглушительно хлопали, блестящие смазкой сочленения двигались
Они обогнули центр города, махнув через кварталы смешанного заселения, где слышалось потявкивание енотов да уханье сов и филинов, затем миновали собачье гетто, где густой псовый дух поневоле заставлял шерсть вставать дыбом, а когти нестерпимо чесались от желания располосовать чью-нибудь плоть. И ведь не был Сильвестр расистом, а поди ж ты! Природа, брат.
Потом город кончился. Пролётка понеслась ещё быстрее, хоть и казалось ещё недавно, что быстрее просто некуда.
Солнце закатилось, окрасив горизонт сперва в нежный цвет голубиной крови, а потом – в цвет бычьей, запёкшейся. Быстро потемневшее небо внезапно брызнуло влагой. Вдалеке расцвела зарница, другая. Докатился гром, сперва обманчиво мурлыча, как дорогая гризетка, потом ахнув как осадная мортира. Возница от избытка чувств засвистел по-разбойничьи, а Сильвестр натянул на грудь кожаный полог.
К высоким воротам подъехали уже в полной тьме, под проливным дождём. Дрофы, казалось, не по дороге бежали, а плыли, раздвигая мускулистыми грудями струи ливня, как выдры – водную толщу. От ворот влево и вправо уходили литые чугунные копья ограды, сквозь которые протягивала наружу лохматые ветви какая-то зелень. Точно на волю из тюрьмы просилась. Рыжий привстал на цыпочки, взмахнул хлыстом. Кончик угодил по невидимому из глубокой люльки колоколу.
Ворота открылись, когда протяжный чистый звук ещё не успел затихнуть.
По подъездной дорожке пролётка ехала медленно, степенно даже, а остановилась перед домом, который выглядел скорее загородной усадьбой миллионщика, чем научным центром. Возница спрыгнул с облучка, раскрыл невесть откуда взявшийся большой зонт. Под его прикрытием Сильвестр взошёл на крыльцо.
Возле двери уже ждали.
Сильвестр рассмотрел встречающего и от недоумения сипло мяукнул.
Она была чистейшей абиссинкой, с неповторимо изящным и в то же время сильным телом, безупречно вырезанной мордочкой и остроконечными ушами такой формы и размера, от одного взгляда на которые рот Сильвестра немедленно наполнился вкусом и запахом шерсти с женского загривка. Её шерсти.
– Здравствуй, Ада, – сказал он.
– Здраствуй, Сильва, – ответила она. – Неважно выглядишь.
– Зато ты красивее прежнего.
Она улыбнулась – так быстро, что другой нипочём не заметил бы. Но Сильвестр знал её лучше, чем любую из множества кошек, которым кусал загривок в любовных играх. Да и как не знать – из-за расставания с Адой он потерял
– Что ты тут делаешь? – спросил он, войдя вслед за нею в хорошо освещённую и просторную, как общественная когтилка в торговом центре, парадную.
– Руковожу отделом возвращения, – ответила Ада.
– Возвращения куда? – словно персонаж скверно переведённой лисьей синема, удивился Сильвестр.
– Не куда, а чего, – поправила абиссинка. – Мой отдел возвращает утраченные жизни. Разве ты не за этим сюда приехал?
– Да-да, прости. Я слегка взволнован.
– Понимаю. Любой на твоём месте волновался бы.
Ему захотелось возразить, встряхнуть её, крикнуть, что любой другой волновался бы из-за пёс её раздери, операции, а он – из-за близости Ады, её запаха, её тепла, поступи её лап и изгиба её шеи, но это выглядело бы как нытьё слабака. А ему сейчас меньше всего хотелось выглядеть слабаком.
– В чём заключается операция? – спросил Сильвестр. – Впрочем, дай-ка угадаю. Вы упрячете меня в машину времени и зашвырнёте в прошлое. Учти, первую жизнь я просадил ещё котёнком, и двигать меня придётся чуть ли не в младенчество.
Шутка, судя по всему, не удалась. Ада без улыбки кивнула:
– Ты всегда был проницательным, Сильва. Мы действительно работаем со временем. Только не с прошлым или будущим. Даже не с настоящим. С промежуточным.
Они уже давно покинули парадную. Длинным коридором со множеством тяжёлых деревянных дверей дошли до винтовой лестницы, ведущей вниз. Радиус лестничной спирали был велик, как и всё в этом здании. На стенах висели картины, изображающие то алхимиков прошлого, то кровавые сражения, а то и совершенно неподходящие для столь величественного места весёленькие пейзажики с играющими человеческими детишками. Закончилась лестница тоже не самым ожидаемым предметом – полукруглой литой дверью, похожей на печную заслонку высотой и шириной в три кошачьих роста. Сплошь покрывающие «заслонку» барельефы изображали геометрические кривые – столь же сложные, как те петли, что давеча описывал кнут рыжего возницы.
Ада с видимым усилием провернула колесо запорной кремальеры, потянула дверь и предложила:
– Входи.
Сильвестр вошёл. Тут же вспыхнул слепящий свет ртутных фонарей. Помещение практически целиком занимал глубокий бассейн. Под неестественно синей поверхностью воды – или не воды? – виднелись угловатые абрисы странных агрегатов. Настолько отличных один от другого, что их скопление казалось скорее свалкой механического лома, чем лабораторным оборудованием. Одни агрегаты походили на военные машины, другие – на качели и карусели, созданные инженером-кубистом, третьи – на медицинское оборудование. Были там устройства, подобные выпотрошенной мебели, и подобные выпотрошенным живым существам. Большие и малые, блестящие и матовые. Между ними совершало сложные эволюции сдвоенное колесо с парой опорных катков – точь-в-точь искорёженный зарядом шрапнели детский велосипед. Один из рогов руля был непропорционально длинен и задирался высоко вверх, до самой поверхности бассейна, повторяя безумную траекторию «велосипеда», как перископ разведывательной субмарины – её путь в приполярных фьордах. Пахло озоном, металлом и почему-то водорослями.