Восьмой круг. Златовласка. Лед (сборник)
Шрифт:
– Мне пришла в голову мысль, – сказал Мюррей Харлингену. – Не знаю, стоящая ли, но все же мысль. Словом, достаточно холодно, чтобы выпить по стакану кофе.
Он вошел первым, и все трое выстроились перед стойкой. Человек по другую ее сторону был невысоким, смуглым, с рябым лицом, но с красиво причесанными волосами и аккуратно подбритыми усиками щеголя. Молодой, подумал Мюррей, года двадцать два – двадцать три. Худощавая, усталого вида помощница была, видимо, его женой.
Кофе подали в картонных стаканах, в них было добавлено немало сахара и молока, возле каждого лежали на прилавке
Мюррей подался вперед и указал на Флойда:
– Tu conoces a este hombre? [15]
Улыбка оставалась все такой же застывшей, широкой, бессмысленной.
– Знаю, – ответил буфетчик по-испански. – Он полицейский.
– Верно. И у него есть друг, тоже полицейский. Знаешь и его?
– Зачем это мне? Я не интересуюсь ни лошадьми, ни bolita [16] . Что мне до полиции?
– Не знаю, меня это не волнует. Я говорю только о попавшем в беду друге этого полицейского. Второй человек и я – адвокаты, мы хотим ему помочь.
15
Ты знаешь этого человека? (исп.)
16
Лотереей (исп.).
– Ну так помогайте, и да поможет вам Бог.
Буфетчик развел руками и отвернулся. Мюррей увидел, что Харлинген и Флойд следят за каждым жестом с полным непониманием. Потянулся, похлопал буфетчика по руке, и тот обернулся с той же широкой улыбкой.
– Ты считаешь весь мир своим врагом? – спросил Мюррей.
– Я не говорил этого. Не говорю, что вы мои враги. Где научились так хорошо говорить на этом языке? Здесь в школах его преподают не так.
– Научился у друзей уже давно. Друзей для меня, благожелателей для моего отца. Это Хулио и Марта Гутьеррес. Может, знаешь их?
– Нет, но что из того? Достаточно того, что их знали вы и они были вашими друзьями. Что до меня, я знал того полицейского, хотя он не был мне другом. Странный он человек. Очень странный.
– В каком смысле?
– О, чтобы понять это, нужен большой мозг. Лично я вижу его красивым и надменным, как петух на навозной куче, но не знающим настоящего счастья. Это своего рода болезнь, так ведь? Мне кажется, такой человек рано или поздно попадает в беду.
– Раз так, тебя не удивляет, что сейчас он уже в беде?
– Не стану вам лгать. Услышав об этом, я не удивился, произошло это, когда его уволили из полиции. О таких вещах говорят праздные люди, когда пьют здесь кофе.
Мюррей кивнул.
– Понятно. А знал ты еще и Айру Миллера?
– Я знал о нем. Он значительный человек в этой округе. Почему же нет, если праздные люди каждый день отдавали ему свои деньги?
– Есть
Буфетчик заколебался:
– Кто я такой, чтобы влезать в это?
– Ты гражданин. Это вопрос долга.
– Ошибаетесь. Я никто и ничто. Меньше, чем ничто. – Буфетчик вскинул руку, обрывая возражение Мюррея. – Поймите, для меня это не особенно важно, потому что, если Бог добр, мои дети будут немного другими, чем я, а внуки совсем не такими, как я. Думаю, это хорошая мысль. Приходите еще как-нибудь, поговорите с моими внуками по-английски, может, они поймут эти слова о гражданском долге. Это нужно говорить по-английски. Ваши люди не верят, что это может иметь смысл на другом языке.
Мюррей покачал головой:
– Тебе не за что на меня сердиться.
– Я ни на кого не сержусь. Докажу это, угостив вас еще кофе. Ваш уже остыл. Платить за него не нужно, мне приятно это сделать.
– Ты добр. – Мюррей подождал, чтобы буфетчик поставил перед ним темный, горький напиток, и начал медленно пить. Потом достал из бумажника визитную карточку и протянул ему. – Теперь я попрошу о небольшом одолжении.
– То есть?
– Дай каждому, интересующемуся делом этого полицейского, мой адрес. А это, – он положил купюру в пять долларов на стойку там, где Харлинген мог ее видеть, – для детей, о которых ты говорил. Думаю, у них хорошие отец и дедушка.
Он вышел первым, застывшая улыбка – он знал – провожала его до самой двери.
На улице Флойд сказал с завистью:
– Жаль, я не говорю так бегло по-испански. Из-за этих обезьян, заполняющих город, года через два всем придется говорить на их языке. – В его глазах засветился профессиональный интерес. – Он что-то говорил об игре в лото, так ведь? Bolita – что это значило?
– Ничего, – ответил Мюррей. – Он сказал, что не связывается с азартными играми. Думаю, не лгал.
– Ну и что вам удалось выпытать? – спросил Харлинген.
– Я не пытался что-то выпытать у него, – раздраженно ответил Мюррей. – Знаете, я хочу встретиться с Уайкоффом. У меня есть вопросы об операциях Миллера, о даче взяток и прочем, на которые Уайкофф может ответить не задумываясь. И это произойдет только в том случае, если он приедет ко мне. Вот чего я хотел от нашего друга в буфете – чтобы он распустил слух, вызвал какой-то интерес. Там посмотрим.
– Не знаю, – сказал Харлинген. – Уайкофф сотрудничает с районной прокуратурой с того дня, как его арестовали. С какой стати ему интересоваться проблемами Ландина?
– Человеку вроде Уайкоффа нужно знать, какие карты на руках у всех. Правда, я не говорю, что это сработает. Мы просто попытаем судьбу. А пока что, – он обратился к Флойду, – давай вернемся к тому аресту. Вы с Ландином поели, что потом? Пошли дальше в деловую часть города?
Флойд медленно провел ладонью по лицу, сосредоточенно наморщив лоб.
– Нет, – в конце концов сказал он. – Не совсем.
– Как это понять? – спросил Харлинген.
– Ну, – ответил Флойд, – на другой стороне улицы два отеля, и я пошел проверить их – знаете, пройти по вестибюлям. Арни не ходил со мной.