Восьмой круг. Златовласка. Лед (сборник)
Шрифт:
Мюррей сполз в кресле, закрыл глаза и удобно сложил руки на пряжке ремня.
– Ужасно гнетущая история, – сказал он. – Давайте лучше продолжим работу.
Была обычная пятница – сопоставляли сообщения из пригородов, давали задания, все это перемежалось бесконечными телефонными звонками, но из-за какого-то смутного беспокойства день казался бесконечным. В четыре часа Мюррей раздвинул шторы и стал смотреть на Нью-Йорк с высоты пятого этажа. Зонты, первые подарки в рождественских обертках, первый Санта-Клаус в этом сезоне, оборванец с непременным
– Там юная особа, мистер Керк. Говорит, что пришла по поводу Арнольда Ландина.
Мюррей опустил монету в карман.
– Как она представилась, мисс Уайтсайд? Женой, сестрой или другом семьи?
– Похоже, это его невеста. – Мисс Уайтсайд обладала надменностью старших официанток из кафе-кондитерских, страстью к журналам с исповедями и вниманием к деталям. – У нее на пальце кольцо. Купленное по дешевке с камешком в полкарата.
– Что еще?
– Знаете, – сказала мисс Уайтсайд, – она очень хорошенькая.
Зрение не обмануло ее. Девушка была не просто хорошенькой, а поразительно красивой. Черные как смоль волосы, голубые глаза с длинными ресницами, румянец цвета камелии – или, подумал Мюррей, гардении. Так или иначе, было невероятно, чтобы полицейский, тупой, бесчестный нью-йоркский полицейский, обладал чем-то подобным.
Она села, поставила возле стула небольшую дорожную сумку и расстегнула пальто. Из грубого твида, про который Фрэнк Конми однажды сказал: «Когда вижу красивую женщину в такой одежде, невольно задаюсь вопросом, как, черт возьми, ей не стыдно».
– Я Рут Винсент, – сказала девушка. – Невеста Арнольда Ландина. – Она с чопорным видом сидела на краешке стула, руки сложены на коленях, словно иллюстрируя чинную позу. – Мистер Харлинген позвонил мне утром перед отъездом из города. Сообщил о разговоре с вами накануне вечером, но сказал, что, если я лично поговорю с вами – объясню положение вещей с точки зрения Арнольда, – вы можете передумать. Вот для чего я здесь.
– Понятно. – Мюррей аккуратно сложил два листка бумаги на столе край к краю. – А почему здесь не сам Ландин? С ним что-то случилось?
– Нет, Арнольд сегодня работает, а я нет. Армейский друг нашел ему работу в дешевом ресторане, но ресторан находится далеко на Лонг-Айленде, возле Ист-Хэмптона, поэтому в будни он остается там.
– Это очень неудобно для всех заинтересованных, так ведь?
Рут Винсент сдавленно сказала:
– Мистер Керк, полицейскому под подозрением нелегко найти работу. Он хватается за ту, какую удается найти.
– Совершенно верно. А где работаете вы, мисс Винсент? Манекенщицей?
Мюррей указал на дорожную сумку, и девушка бросила на нее взгляд.
– Ах это. Нет, там записи, которые я делала в библиотеке. Я учительница.
– Учительница?
– Да, – твердо ответила Рут Винсент.
– Извините, я не хотел…
– Понимаю. Хотели польстить, но не получилось.
– Это должно было прозвучать лестно.
– Почему? Вы льстите всякий раз, когда в кабинет входит женщина, видит за столом красивого администратора в
– Нет, – ответил Мюррей. – Такого не случалось ни разу.
– Сомневаюсь. Кстати, поверьте, мистер Керк, что я работаю в Хомстеде – весьма престижной частной школе, которая набирает учителей по их способностям. Не обращайте внимания, если это звучит напыщенно. Я заучила это давным-давно.
– Mea culpa, – с готовностью сказал Мюррей. – Mea maxima culpa [10] . Мисс Винсент, случайно, не учится ли в вашей школе девочка по имени Меган Харлинген?
– Да, учится. Это дочь мистера Харлингена.
– Я знаю. Вы таким образом познакомились с Харлингеном? Так получилось, что он взялся за дело Ландина?
10
Моя вина. Моя большая вина (лат.).
– В какой-то мере. Первым адвокатом Арнольда был человек из его политического клуба, некто по имени Джон Маккадден. Когда стало ясно, что Маккадден равнодушно относится к делу – он предложил, чтобы Арнольд признал себя виновным, и тогда, может быть, удастся заключить сделку с районным прокурором, – мы поняли, что нужно искать кого-то другого.
– Но почему Харлинген?
– Почему? Прежде всего, мистер Керк, он был адвокатом в течение двадцати лет. Более того, с самого начала он был для нас в такой же степени другом, как и адвокатом. В такое время, поверьте, друзей оценивают очень тщательно.
– Не отрицаю. Не отрицаю даже, что Ральф Харлинген замечательный человек с большим добрым сердцем в форме «валентинки». Считайте его другом, если угодно.
– У меня есть для этого все основания. И я не понимаю, к чему вы клоните.
Мюррей почесал в затылке.
– К тому, что не ему бы браться за это дело.
Лицо девушки вспыхнуло.
– Меня это восхищает. Я имею в виду этику. Как может человек в вашем положении…
– Леди, люди в моем положении меняют свою этику изо дня в день, так что пусть вас это не волнует. Дело в том, что как адвокат Харлинген далеко не ровня Джонни Маккаддену. Вам не приходило в голову, что Маккадден знал, что делает, когда предложил вашему жениху признать себя виновным? Что это могло означать более мягкий приговор?
Девушка уставилась на него.
– Понятно, – внезапно охрипшим голосом сказала она и с усилием откашлялась. – Значит, нет ни малейших сомнений, что Арнольда осудят. Что его признают виновным.
– Я не говорил этого.
Она медленно покачала головой:
– Пожалуйста, мистер Керк, не сдавайте позиций. До сих пор вы действовали превосходно.
– Хорошо, – гневно заговорил Мюррей, – если хотите вести игру так, будь по-вашему. Я знаю Маккаддена, потому что выполнял работу для фирмы «Херш энд Маккадден», и когда они хотят смягчить дело, у них есть для этого веские основания. И я знаю, что десять из дел Уайкоффа уже рассматривались, и районный прокурор их выиграл. И знаю полицейских. Хотите еще что-нибудь от меня услышать?