Воспитание ангела. Сборник рассказов
Шрифт:
Мещеря понимающе приобнял Илью.
– Свидетелей ищешь? Илька, ты ничего конечно не помнишь. Кроме двух мусоров и нас троих – никого. Деендешника они с самого начала поперли. Вот и все.
– Ладно, пойду домой, – уныло сказал Илья.
***
Илья застыл на пролете между 9 и 10 этажом, домой идти не хотелось. Скандал был неизбежен. Мать работала в ЦК, аж в Кремле, и для нее узнать, что сын попал в милицию, да еще дрался с одним из них, было смерти подобно. То, что информация дойдет, можно было не сомневаться, по крайней мере, до Мещериных родителей и его. Они жили в доме, где селили работников МИДа, аппарата ЦК, Совмина. Этакий заповедник для среднего персонала.
Далеко внизу на маленькой спортивной площадке пылили футболисты. Илья различил Авдея по семенящему бегу, тот специально шаркал кедами по мелкому гравию площадки, столб пыли, поднимавшийся за ним, должен был сбить преследователей с толку или напрочь ослепить. Но для гнавшегося за ним огромного Кареты это были семечки. Серега Каретов было на год их старше и на три крупнее и выше. Голова его плыла поверх пыльного сумрака и Авдею приходилось туго, он постоянно оглядывался, уходил в сторону от ворот. Затем безнадёжно пнул мяч в бок и остановился. Сейчас Илья посочувствовал его нерешительности, хотя в другой раз обругал бы в пылу битвы, будь он на поле. Хотелось есть и пить, и если с едой было понятно, – в пожарном шкафу на площадке с пятницы лежали бутерброды, которые мать ему дала в школу, – то воды из пожарного крана не попьешь.
Илья перегнулся через перила и посмотрел вниз. Он во время отказался от намерения как всегда плюнуть в довольно широкий лестничный пролёт, так как, – о чудо! – тремя этажами ниже на него смотрело и улыбалось лицо Чапы.
На подоконнике шестого этажа, на площадке которого Илья оказался через секунду, на первой полосе газеты «Правда» стояло пиво, лежала разломленная буханка хлеба, дополнял натюрморт граненый стакан, наверняка уведенный из уличного автомата с газировкой. Из того же происхождения стакана потягивал пиво Женька. Чапа обнял Илью и по-хозяйски пригласил к «столу». Пока булькала пивная бутылка, орошая пересохшее горло Ильи, Чапа жевал кусок буханки и они с Женькой молчали.
– Авдей не игрок, – вдруг сказал Чапа. – Много боится. Карета его чуть не раздавил.
Наверное он заметил куда был устремлен взгляд Ильи поверх бутылки, подумал Илья, но тут же осознал, что никуда он не смотрел, он просто пил, ну, может быть, сведя глаза в точку, следил, как исчезает из бутылки пиво, оставляя на стенках жидкую пену. Илья поставил бутылку на подоконник.
– Я бы так не сказал… – начал Илья.
– Да ты орал так, – перебил его Чапа, – что все соседи уши позатыкали.
Оказалось, что они с Женькой только потому и обнаружили его, стоящего на десятом этаже, что он несколькими минутами раньше вслух устроил Авдею самый настоящий разнос.
– Получается, что я говорил и не слышал, как говорил. Я только думал, но не говорил! Нет, оказывается… – пробормотал Илья.
Он окончательно расстроился. Вот так напасть! Но огорчала не сама странность случившегося, нет! Его пугала совсем близкая, – то есть, сегодня вечером – встреча с отцом и матерью.
За столом первый вопрос – отец или мать:
– Что ты сегодня делал, сынок?
– Да ничего, с ребятами гулял, – отвечает Илья как всегда.
А они-то слышат:
– Экскаватор завалил, в милицию забрали, потом курили в беседке, а до этого пили в запретке портвейн.
Реальная возможность – и еще какая – невозможности соврать сегодня родителям. Илья похолодел. Женька, похоже, прилично захмелел и поэтому не проникся важностью события, смотрел в окно и уплетал
– Ну и что, – сказал он, – у нас в доме сосед тоже сам с собой говорит. Вечно бормочет что-то, ходит в одних трусах и бормочет. Я слушал, слушал – ничего не понял, а ты очень четко все излагаешь.
– Это точно. И громко так, – зафиксировал по обыкновению только факт Чапа и не стал его дальше комментировать.
«Так, домой сегодня не пойду» – решил Илья. Но куда! Куда податься бедненькому ушибленному на голову, внезапно ставшему чревовещателем, парню 15-ти лет? Перед Ильей возникли круглые голубые глаза матери, её бледные дрожащие губы и вопросы, вопросы, потом упрёки в неуважении и нелюбви, намёки на немедленное увольнение с работы – прощание с Кремлём уже дело решённое, потом звонкая оплеуха и жуткое молчание отца. Не больно и не страшно, но всё очень сжато во времени и от того слишком остро и глубоко. И в замутнённом сознании как-то трёх-мерно встала картина Красной площади с медленно бредущей от Спасских ворот мамой: в руках платяной узелок с жалкими пожитками, солдатики у входа в мавзолей глядят на неё и сдерживают усмешку, прокручивая в памяти ежедневное мимолётное мелькание её стройных ног и случайные встречи в кремлёвском буфете.
Илья в мгновение пережил эту кошмарную сцену и, пока заглатывал последний бутерброд, принял решение.
– Чапа, деньги есть? Рублей пять.
– Зачем тебе? – Женька от неожиданности даже поперхнулся.
– Да сматываться он собирается, – усмехнулся Чапа. – Что, я не прав?
Чапа не угадывал, он просто поставил себя на место Ильи и другого выхода не увидел. В школе он был второгодником, а во дворе слыл хулиганом. Для него было обычным делом после очередной проделки спрятаться на время, переждать, пока всё успокоится. Он мог пропадать сутками, не ходить в школу, не появляться во дворе, не звонить друзьям и родителям, а потом, как ни в чём не бывало, проявиться на скамейке перед подъездом классного руководителя, Маргариты Вячеславовны, напугав ее до смерти своими рваными кедами и подбитым глазом. Первый визит после отлучки был всегда на это место. Индульгенция, полученная от сердобольной Маргариты, безотказно работала на всех уровнях – в семье, у завуча и даже у Александра Ивановича Пахомова – учителя физкультуры.
Но если для Чапы такое решение было простым, то для Ильи оно, во-первых, принималось впервые и, во-вторых, стало сразу каким-то бесповоротным, жёстким. Ведь всё, что ему грозило дома, вот поднимись он сейчас тремя этажами выше, уже случалось не раз, но никогда и мысли не возникало бежать, куда глаза глядят. А тут, на тебе!
По его расчётам, пять рублей должно было хватить, чтобы добраться до деда с бабкой. Он не собирался уходить навсегда, он уходил, чтобы вернуться, и индульгенция у него будет покруче чем у Чапы. В том что он её получит, у Ильи не было сомнений: единственный любимый внук. Дед мог поворчать, но бабушка… У Ильи защекотало в носу от воспоминаний о бабкиных пирогах.
Чапа сходил за деньгами, затем они с Женькой проинструктировали Илью как себя вести на вокзале и в поезде, чтобы тебя не сцапали милиционеры. Женька вызвался снабдить Илью теплым свитером, и они поехали к нему домой. По дороге купили еще пива и выпили на посошок. Таким образом, Илья сел в электричку на Киевском часов в 8 вечера. Часа через два сошёл в Балабаново, в автобусе на Боровск Илья занял место рядом с мотором и заснул. Около полуночи он успел запрыгнуть в последний автобус, который отбывал с центральной городской площади в сторону деревни Крестьянка, где обитали дед и бабка…