Воспитание по-новому

Светлова Маруся

— Ты меня не спрашивала, когда замуж выходила и когда ребенка надумала родить. Вот сама и справляйся!

Спустя несколько лет я встретила «принципиальную» бабушку.

— Как дочь? — спросила я.

— Дочь? — переспросила она и ответила холодно: — Дочь была эгоисткой и осталась эгоисткой. Уехала жить за границу, только я ее и видела. И внука уже два года не вижу… Знаю только от ее подруги, что она там очень хорошо устроилась… Дом у них свой, муж ее карьеру хорошую сделал. Она не работает, дома сидит… Всем она обеспечена, как сыр в масле катается… Но чтобы мать позвать в гости или

подарок какой-нибудь передать… — и столько обиды было в ее словах.

И я только сочувственно покачала головой, потому что действительно сочувствовала ей — она сама своим «принципиальным» отношением установила дистанцию между собой и дочерью, и это обернулось против нее же. И как это часто бывает — мы сами создаем дистанции между собой и нашими детьми, а потом удивляемся, что мы так одиноки!

Наши дети возвращают нам наше отношение к ним.

Я слышала однажды, как мама, вышедшая во двор, звала сына: «Сашка, я тебя долго буду ждать?!»

Мальчик подошел к маме и недовольно сказал: «Ну, чего ты кричишь, мамка?»

— Ты чего это маму мамкой называешь? — вмешалась в разговор старушка, сидящая на лавочке.

— А как мне ее называть — мамочкой, что ли? — сказал ребенок, и столько взрослого сарказма слышалось в этой фразе, столько какого-то холодного цинизма. И я невольно подумала, действительно, как ее называть — мамочкой что ли, если она его Сашкой зовет?

И я вспомнила внука, который иногда мог подойти к своей маме, обнять ее и сказать нежно: «Мамочка милая мама моя…» Он произносил это слитно, вместе, как одно «название» для мамы — «мамочкамилаямамамоя». И он для нее был — Никитоша. И подумала: пока он для мамы «Никитоша», мама для него — «мамочка милая мама моя». Но если на него орать, если его унижать или отвергать — захочет ли он называть маму «мамочка милая мама моя»?

Но как часто наше критичное отношение к ребенку, наши разговоры, интонации, позы, мимика — не добрые и не милые.

Как часто родители воюют с детьми. Борются с ними. Давят на них.

И тем самым вызывают ответное отношение к ним — войну.

Война

Давай честно признаемся — не дети начинают войну с родителями, не они ее объявляют.

Их поступки — всего-навсего поступки, которые требуют родительского анализа, помощи ребенку в осознании причин их поступков. Но родители — грубостью, критикой и осуждением запускают агрессию, развязывают войну, которая рано или поздно оборачивается против них.

Мы воюем с детьми, это надо признать. Воюем и возмущаемся ребенком, который с нами воюет. Но давай также признаем, что сначала мы сами (из лучших побуждений!) ополчаемся против ребенка. Но чего мы ждем от него, если в наших отношениях нет любви, а есть ополчение?

Одна из причин того, почему наши отношения с детьми принимают иногда характер войны — их подавленные и требующие своего выхода негативные чувства, которыми они наполнились за годы общения с нами.

Говоря о каждом из методов, я обращала твое внимание на то, что чувствует

ребенок при таком педагогическом воздействии. И ты сам видел, сколько негативных чувств и эмоций испытывает ребенок, зачастую не имея возможности их проявить, показать. А сколько их накапливается за годы его детской жизни?

Часто эти негативные чувства, поток негативных чувств прорывается в подростковом возрасте. Ребенок начинает хамить, дерзить. Как говорят сами родители: ты ему слово, а он тебе пять слов. Но откуда в нем взялись «пять слов»? Они давно ждали своего часа, они уже давно вертелись на языке, он просто не мог, боялся их произнести.

Но становясь взрослым, он перестает скрывать свои настоящие чувства и начинает выражать их. В ответ на твою нотацию он демонстративно уходит из комнаты. На твой удар кулаком по столу он хлопает дверью. На твое требование быть вовремя он приходит за полночь. И начинается период под названием «трудный ребенок».

И сколько раз, сталкиваясь на тренингах с жалобами родителей: «просто взбесился», «не слушает, что ему говорят», «хамит на каждое слово», «специально, назло делает то, что неприятно», — я удивлялась их искреннему недоумению — откуда это в нем? Откуда? Ведь был такой милый, послушный ребенок! Ведь был такой воспитанный, с хорошими манерами, а тут валяется на постели в ботинках, ест и чавкает, специально, зная, что я терпеть этого не могу, постель не застилает, чуть что: «Мать, ты достала…» Он никогда не позволял себе такое! Что с ребенком?!

И как сложно мне бывает мягко и сочувственно объяснить, что, может быть, мать действительно «достала», и просто ребенок больше не прячет своих чувств и не хочет изображать из себя воспитанного мальчика?

Есть еще одна важная причина наших «военных» отношений с детьми. Которая объясняет большинство случаев детских бунтов, войны, трудных отношений с детьми.

Методы воспитания, о которых мы говорили, основаны на подавлении личности. И та огромная потребность в самоутверждении, о которой мы говорили в этой главе, и является причиной их «военных» действий по отношению к нам.

Мы не признавали в них личности. Не замечали в них личности. Иногда — просто подавляли их личности своим авторитаризмом. Поэтому дети просто вынуждены нам доказывать, что они личности.

Им нужно, чтобы мы их признали. Чтобы подтвердили их право хотеть или не хотеть чего-то, соглашаться или нет, право выбирать самим. И они начинают нам доказывать это право — непослушанием, отстаиванием своей позиции, упрямством, даже плохими поступками — курением, беспорядком в комнате, «ужасной» одеждой или ужасными манерами.

Они требуют, они отстаивают свое право на самостоятельность, свою «главность» в их жизни, чего мы не давали им ощутить.

Но самое удивительное, что такое поведение ребенка, которое, по сути, является следствием наших «военных» методов воспитания, расценивается нами как отвратительное поведение. И это — высшая родительская манипуляция — самому (пусть и неосознанно!) довести ребенка до состояния войны, а потом возмущаться этим чудовищем, которое так безобразно себя ведет.

Одна из женщин рассказала мне о дочери подруги, на которую напали бесы.