Воспитанница любви

Тартынская Ольга

– Хорошо, – сказала она. – Идем.

Театр располагался на рыночной площади и снаружи более походил на огромный ветхий амбар. Однако ветхость строения была кажущейся. Стены «амбара» могли выдержать пушечную осаду – такими толстыми и прочными они были. Внутри стоял холод, поскольку протопить весь театр было невозможно. Сашка провел Веру залом, где стояли обитые потертым бархатом скамьи, стулья. Ложи тускло сверкали облезшей позолотой, купидоны с отбитыми носами свешивались с осыпающихся колонн. Все свидетельствовало о былой роскоши и полном упадке.

Сашка

объяснил, что некогда, в прошлом веке, здание принадлежало одному екатерининскому вельможе. Здесь располагался его домашний театр. Спектакли, которые игрались крепостными актерами, собирали всю губернию. Был и оркестр свой, и художник, расписавший потолок и стены «амбара» амурами и психеями. Декорации, реквизит, костюмы – все создавали крепостные умельцы. Нынешняя труппа нанимает помещение на театральный сезон, антрепренер мечтает выкупить его под постоянный театр, но пока это только мечта. «Амбар» требует ремонта, новой мебели, занавесей. Чтобы исполнить все это, надобно получить его в собственность.

– Антип Игнатьевич к купцам обращался за помощью, к губернатору, – горячо повествовал Сашка, пока они осматривали зал. – Но кому нужен этот обшарпанный балаган с кучкой бродяг-лицедеев?

– Антип Игнатьевич – это антрепренер? – спросила Вера.

– К вашим услугам, сударыня! – раздался звучный голос из сумрачного угла за сценой.

При скудном освещении Вера разглядела худощавого мужчину лет сорока пяти с выразительным подвижным лицом. Он вышел из-за кулис.

– Кто сия гурия, из каких райских садов залетела к нам, а, Саша?

– Это моя сестра Вера, – робко ответил Сашка.

– Тоже готовится в актрисы? – понимающе кивнул антрепренер. – Что ж, изяществом и грацией вас не обидела природа, затмите всех в ролях богинь и маркиз. Нашим актрисам не хватает хороших манер. Они вульгарны, как торговки, а красота их – из галантерейной лавки. Извольте сотворить из этого Федру или Офелию!

Антип Игнатьевич провел девушку в актерские уборные и там при ярком свете внимательно разглядел ее. Тут произошло нечто из ряда вон. Антрепренер замер в столбняке, а после возопил:

– Господь милосердный! Как похожа! Кабы я не знал наверное, что ее уже нет среди живых, то подумал бы…

Сумасшедший актер продолжал что-то бормотать, а Вера подумала, не роль ли он разыгрывает, репетирует. Она бросила беспомощный взгляд в сторону Саши. Антип Игнатьевич тем временем схватил со столика накладные букли и незамедлительно примерил их Вере. Она не успела даже воспротивиться сему странному действию. На секунду он замер опять, а после произнес трагическим шепотом:

– Она! Анастасия! Двадцать лет назад.

– Кто эта Анастасия? – полюбопытствовала заинтригованная девушка.

Антип Игнатьевич изобразил на лице загадочность:

– О, эта история стоит того, чтобы рассказать ее со вкусом. Однако после, теперь у меня дела. Мои дети ждут меня.

– У вас есть дети? – почему-то удивилась Вера: антрепренер вовсе не походил на семейного человека.

– Душенька,

я говорю об актерах, о труппе. Нынче мы, как пошлые скоморохи, рядимся и увеселяем народ. Но придет черед и трагедии! – Он воздел вверх длинный палец и отправился куда-то в недра театра.

Вера не успела сказать, что вовсе не собирается в актрисы. Да и ничего не успела вымолвить, потому что в уборную вошла молодая особа с высокомерным видом в ярком безвкусном наряде и нелепой шляпке с обилием лент.

– Что вы делаете здесь, Александр Сергеевич? В моей уборной? – Голос ее был пронзительно громок.

Вера оглянулась вокруг в поисках упомянутого Александра Сергеевича, но тотчас поняла, что дама обращается к Сашке. Юноша не успел ответить, потому что следом за вульгарной особой вошел невысокий, чернявый и длинноносый молодой человек. Он тотчас наполнил собой все помещение, но не потому, что был весом и значителен в объеме, а потому что производил много суетливых движений. Вере он совершенно не понравился.

– А, Бурковский! – с несвойственной ему развязностью обратился к чернявому Сашка. – Позволь представить тебе мою сестру Веру.

Бурковский скользнул по лицу Веры цепким взглядом, от которого ей захотелось оттереться, как от плевка, и шаркнул ногой с полупоклоном. Ручку ему Вера не подала, нарочно упрятав ее в муфту.

– Ты приготовил костюмы? – так же развязно спросил Сашка.

– Барышня желает присоединиться к нам? – поинтересовался Бурковский и вновь скользнул взглядом по Вере. Глаза его были неуловимы, они прыгали с одного предмета на другой, ни на чем не задерживаясь надолго.

– Да, я уговорил ее рядиться с нами.

Вульгарная особа фыркнула и уставилась на Веру с брезгливой гримасой. Она все делала с преувеличением и некоторой аффектацией.

– Барышня-то из приличных, – грубо сказала она. – Молвы не боитесь?

– Оставь, Натали. Вовсе смутили девушку, – встрял Бурковский.

Присмотревшись, Вера поняла, что дама не так уж молода и хороша собой. Пожалуй, на тридцать с лишним тянет, а то и более. Да и Бурковский был значительно старше Сашки, он давно уже брился. Теперь же его щеки и подбородок поросли темной щетиной. «Как неприятен его взгляд! – мысленно поежилась Вера. – И какой расчет ему тащить за собой Сашку из Слепнева? Разве что власть над неискушенным созданием?»

Она инстинктивно чувствовала, что дружбы здесь нет и помина. Тем временем Бурковский известил:

– Нас пригласили в дом губернатора веселить какого-то столичного туза. Сказывают, из самого Петербурга прибыл гость, вот наш Фома и старается. Следуйте за мной.

Он повел их в склады, где пылились ворохи старых костюмов от давно игранных и забытых спектаклей. Здесь уже распоряжался Антип Игнатьевич в окружении труппы.

– Будем играть народные потешки и кукольную комедию, – говорил он. – Новую барышню нарядим Весной, – добавил он, заметив Веру. – А ты, Натали, – обратился антрепренер к вошедшей следом актрисе, – изобразишь Зиму.