Воспитанник Шао. Том 4. Праведный Дух Абсолюта
Шрифт:
– Да. Кроме кремлёвских агентов.
– Несомненно. Половина мест в гостиницах занято людьми из СССР. А вторая половина, думаю, вы догадываетесь.
– Раз вы так спрашиваете, то скорее всего – людьми жены Мао, Цзян Цин.
– Да.
– Дэну будет очень нелегко.
– Он это понимает.
– Наверное, мы здесь с Советами на одной платформе.
– Вполне.
– Я попробую через пару недель объявиться в Пекине. Вы там сможете быть?
– Смогу. Для нас особых преград нет. Тем более, что Чан всегда нам
– Он и нам сделает. Но нам нужно много. Если наших некоторых людей оформлять как тибетцев: есть шанс?
– Думаю, что да. Тибетцы отличаются от самих китайцев. В Тибете много европейцев уже пятыми поколениями живут.
– А какие ещё провинции можно использовать?
– Те, которые рядом с границей СССР. Там двести и более лет разного рода европейцы живут.
– Это идея.
– Тем более, что многие вживлены в приграничные районы, как спящие шпионы – спящие до поры до времени.
Эксперт догадливо рассмеялся.
– Попробуй таких выяви. У них и дети уже чистокровные китайцы.
– Несомненно. И информированы они не хуже нас.
– Это точно.
– В Шанхае много европейцев. Там они уже второй век живут.
– Надо поднять бумаги. Мысль хорошая.
МакКинрой неожиданно встрепенулся.
– Уважаемый настоятель, прекращаем. А то мы с вами сильно разговорились. Вану это не понравится.
– Да, да. Всего хорошего, генерал. До встречи.
– До встречи.
Глава десятая
Бешенство разума. Красный дракон Мао.
«Я – вождь земных царей, я царь Ассаргадон.
Владыки и вожди, вам говорю я: горе!
Едва я принял власть, на нас восстал Сидон.
Сидона я ниспровёрг и камни бросил в море.
Египту речь моя звучала, как закон,
Элам читал судьбу в моём едином взоре,
Я на костях врагов воздвиг свой мощный трон.
Владыки и вожди, вам говорю я: горе!
Надпись царя из династии
Аргонидов в переложении.»
Валерия Брюсова.
Сегодня Председатель великой страны не вкушал мозги маленьких обезьянок и не торопился вкушать женское грудное молоко молоденьких мамочек. Вечность молодости не получалась. Вечность здоровья, тоже. В чём-то, самом главном, природа не доработала для великих и величайших. У крышки гроба, почему-то, все не только равны, но и жалки. Жаль. Очень жаль.
Старый, больной и дряхлый, но ещё
Неподвижное лицо Председателя серело и бледнело от внутренних болей организма. Он медленно, шаркающее, выдавливал из себя внутренние обиды собственных болячек.
– Что-то мне всё хуже. Что-то плохо и хуже. Жить, даже не охота от болячек внутри. Готовы, эти тибетские старики, меня лечить, оживлять: или не готовы?
– Наши официальные доктора не спешат, советуют тщательнее изучить их методы, возможности.
– Они, что, тупые? Полгода изучают. Всю жизнь работают по специальности, практикуют, людей режут миллионами, а толку? Где прогресс в науке? Зачем наши доктора тогда, хватит иностранных, они умнее. За деньги, но совестливее, эффективнее.
Гномик умно пожал плечами, кивнул головой.
– Дядя, но по вас не скажешь, что вы при смерти.
– Если б ты знал, как это мне даётся. Пока не подох, надо думать о стране. Этим, наверное, и живу. Цель и есть сама жизнь.
– И вы один с такой великой целью.
– А её хотят от меня отнять. Сволочи. Ублюдки. Всё, что я великого строил, присвоить себе. Политические негодяи.
– И исторические, тоже.
– Верно мыслишь. Я всегда верил тебе.
И великий Кормчий, зло и с душевным пафосом советского агитатора, мощно давил на дрожащую в комнате спёртую атмосферу подозрительности и страха.
– Что-то эти черти от меня важное скрывают? Мне бы не было так всё хуже и хуже. Следи тщательней за моим личным доктором Ли Чжисуем.
– Не может быть, дядя. За каждым доктором, лично, постоянно следим. И за стариками, за каждым следят наши опытные, преданные революции, агенты.
– Толку. Толку. Может, кого-нибудь из них, пора пристрелить?
– Надо подумать. Найти в ближайшем роду каких-нибудь предков подозрительных.
– А стариков, тибетцев?
– Какой смысл? – Небрежно брякнул племянник. – Им всем за сто. Для них день или год не играет той роли, как для обывателя.
Мао медленно привалился на подушку после минутного неожиданного напряжения.
– Никому нельзя верить. Никому. Все партийные прохиндеи дружно притихли и терпеливо, очень терпеливо, ждут моей затянувшейся, долгожданной смерти. Скопом. О власти моей каждый козёл сладко мечтает. Подонки. Нет, надо немножко пострелять негодяев. Миллионов двадцать, тридцать. Вон сколько их развелось. Сам не знаю сколько. В стране давно жрать нечего, а они в наглую плодятся, как куры, кролики. Крысы ненасытные. Что за страна? На войну всех гнать надо. На войну. Кто там у нас первый враг?