Воспитать ребенка как?
Шрифт:
Конечно, этот рассказ соседской девочки заставил меня задуматься. Понятно, что дома ей было не слишком комфортно. Мама много работала, часто бросала ее одну, сердилась, могла наговорить обидных слов – весь подъезд эти ее крики слышал. Все знали, что отец девочки бросил ее мать, как только узнал о прибавлении в семействе. Словом, семья не самая удачная. Но только ребенок мог сделать из этой тривиальной ситуации драму с похищениями и превращениями. Причем у этого ребенка не было никакого комплекса принцессы, она не была избалована, ее приучили к труду, скорее – она была в родной семье Золушкой, только Золушкой, у которой нет сестер. Но вот сплела рассказ и так в него поверила, что даже
И холодность матери, и шлепки, и наказания, и брошенное подругой с маминой работы откровение, что она приемная дочка. Так вот детское сознание переработало сны, чужие слова и реальность. И из дочки швеи-мотористки третьего разряда получилась спрятанная принцесса. Произошла, как принято говорить, подмена реального мира выдуманным. Если думаете, что это явление редкое, то глубоко заблуждаетесь.
Ушинский совершенно справедливо замечал, что все люди теряют иногда нить реальности и создают ложные воспоминания. Мы склонны «забывать» неприятные события и подменять их выдуманными, потому что иначе испытываем сильный стресс. Стирая негатив, мы просто избавляемся от того, что нам неприятно. Но если, как эта девочка, мы «перезаписываем» свое прошлое, то каково же тогда наше настоящее? И когда ваш ребенок делает что-то подобное, не обвинять его во лживости нужно, а как можно быстрее разбираться, что же в его настоящем вызывает выдумки. От хорошей жизни ребенок не ищет убежища в выдуманном мире. И не уходит в виртуальную реальность.
О детской выдумке, происходящей из забывчивости
Что многое и очень многое ускользает из нашей памяти, в этом мы можем убедиться, рассказывая даже вчерашнее происшествие и поверив наш рассказ рассказами других очевидцев. При этом мы увидим, как обманывает нас наше воображение, вставляя свои кольца в разорванные цепи памяти, так что, желая связать какую-нибудь цепь следов, разорвавшуюся в нашей памяти, мы связываем ее кольцом, которое только что вновь сковано нашим рассудком, или нашим воображением, или выхвачено нами из совсем другого ряда звеньев. Надобно особенное усилие воли, чтобы с полной точностью рассказать происшествие, виденное нами, не вковавши в этот рассказ ни малейшего кольца своего собственного производства. При потворстве же себе это обращается в привычку очень неблаговидную, так что мы лжем, сами того не сознавая.
У детей, у которых особенно сильно развито воображение, а усилие воли восстановлять объективную истину еще слабо, такая невольная ложь встречается очень часто. Бывает даже, что дети смешивают с действительностью то, что видели во сне, припутывая еще к этому какие-нибудь ассоциации своего собственного воображения, которые, по особой впечатлительности детской нервной системы, отразились в ней с такой силой, глубиною и яркостью, что дитя, встречаясь потом в своей памяти со следами этих ассоциаций воображения, принимает их за следы действительных событий и впечатлений внешнего мира.
Взрослых спасет от этих невольных ошибок или рассудок, показывающий невозможность события, или сильное напряжение внимания, причем следы внешних впечатлений отличаются своей особою яркостью от следов внутри создаваемых ассоциаций: у детей же воля и рассудок еще слабы, психический анализ почти не существует, поэтому неудивительно, что такая невольная ложь встречается беспрестанно, и ее надобно старательно отличать ото лжи преднамеренной, которую сам ребенок сознает как ложь.
Эти явления указывают педагогу на необходимость приучать детей к верной передаче событий или созерцаний и предупреждать тем возможность образования,
Так, например, весьма полезно, если ученики в конце уроков расскажут весь ход уроков или в конце недели расскажут занятия своей недели. При этих рассказах сейчас выскажутся дети с особенно сильным воображением и у которых ход внутренних концепций так силен и оставляет такие яркие следы в памяти, что верный рассказ событий становится для них чрезвычайно затруднительным. Наставник будет внимателен к таким детям, но вместе с тем снисходителен, если сам на себе испытал, как трудно с объективною верностью передать самое простое событие, и замечал, как разнообразно передается одно и то же событие разными людьми безо всякого желания лгать.
Это вмешательство наших внутренних концепций в ход наших непосредственных наблюдений бывает причиною множества невольных ошибок и ложных взглядов, а потому приучение детей к точному наблюдению и точной передаче наблюдаемого есть одна из важнейших задач воспитания.
На этой же причине забывчивости основано отчасти то явление, что дети с сильно возбужденным воображением оказываются очень забывчивыми. Они забывают не потому, что у них память слаба, но потому, что, при беспрестанной постройке воображением новых и новых ассоциаций, они берут материал из прежних, беспрестанно их разрывая. Кроме того, внутренняя работа воображения отвлекает внимание дитяти от уроков и вообще не занимающих его предметов. Вот на каком основании раннее развитие воображения может считаться опасным соперником памяти, хотя в сущности это вовсе не противоположные способности, и вот почему педагог должен избегать всего, что слишком сильно возбуждает ни к чему не ведущие бесполезные ассоциации в душе дитяти, как, например, чтения романов, против которого вооружался еще Кант.
Но чтение не одних романов, а вообще всякое чтение, не имеющее отношения к учению ребенка и потому остающееся без повторения, действует ослабляющим образом на память, разрывая прежние ассоциации и составляя новые, которые, не будучи потом повторяемы, ослабляются сами, ослабив, в свою очередь, другие. Конечно, из этого не выходит, что ребенку не надобно давать читать ничего, не относящегося к урокам; но воспитатель должен знать действие чтения на душу детей и ослаблять его дурные влияния, оставляя хорошие.
Не только чтение, но и бесполезное учение ослабляет память: так, если мы выучим дитя чему-нибудь, что оно потом забудет, то это действует ослабляющим образом на его память. Если мы слишком рано, например, начали учить ребенка географии или истории, а потом бросили, то можем знать, что подействовали дурно на его память вообще.
Глава 8
Как и что застревает в детской памяти
С какого времени мы себя помним и что помним?
Вот Лев Толстой помнил, как его купали в ванночке. Даже детально всю сцену купания описывал. И по тому, как описывал, сразу ясно, что не по чужим рассказам. Некоторые люди даже в чем-то переплевывают русского классика: они помнят, как лежали в материнской утробе. И тоже это пребывание там описывают. Правда, большей частью из них эти воспоминания извлечены на сеансах гипноза.
Но у большинства людей память так далеко не простирается. Память младенческого периода живет в нас вспышками, крохотными эпизодами. И мы даже сказать не можем точно, к какому времени эти эпизоды относятся. Гораздо важнее, что мы понимаем, почему они застряли в нас.