Воспоминания (1915–1917). Том 3
Шрифт:
Почему было выбрано Виленское направление в местности, покрытой болотами, через которые можно было проходить только по узким гатям, почему наступление было назначено в самое отчаянное, по погоде, время, я не знаю, но, конечно, успеху способствовать это не могло.
В первый день наступления 5-му корпусу удалось прорвать три линии немецких позиций, две дивизии этого корпуса действительно молодецки со всей стремительностью атаковали немцев, захватив несколько тысяч пленных, но они не могли укрепиться на занятых ими участках, т. к. тыл их не был обеспечен, наш 3-й Сибирский корпус Балуев держал слишком далеко и он не мог вовремя поддержать 5-й корпус.
Момент был упущен, и при бешеной контратаке немцев войска 5-го корпуса должны были отхлынуть. Тогда поправлять положение двинули наш корпус, слив его в боевую линию. Но было уже поздно, немцы спешно стали подвозить укрытия и принимать меры к недопущению прорыва.
Все 8-е число мимо нас проходили пленные немцы, среди них было и много гвардейцев, прекрасно одетых.
Мое назначение начальником передовой боевой линии
К вечеру 8-го числа выяснилось большое неудобство управлять боевой частью из штаба
Я был очень смущен этим назначением, тем более, что меня отпускали одного, только с ординарцем, капитана же Афанасьева не дали мне, он был нужен штабу. Это последнее обстоятельство меня сильно огорчило, и я выехал верхом с ординарцем поручиком Хрипуновым и вестовым к месту моего назначения, не без сознания огромной ответственности.
До господского двора Стаховцы надо было проехать 8 верст, из коих 4 версты по гати через болото. Погода была отчаянная, дорога тоже, пришлось ехать шагом. Ординарцы у меня сменялись каждый день, это были офицеры штаба – Хрипунов, очень дельный офицер, уже немолодой, из запаса, толковый, образованный, с которым я очень подружился, Василенко – молодой офицер крайне симпатичный, высокопорядочный, и Редько, сын начальника дивизии, совсем мальчик, очень воспитанный, милый.
Прибытие в передовую линию, вступление в командование
Поздно вечером я добрался до г. дв. Стаховцы, от которого оставались одни воспоминания, все было снесено артиллерией. Тут же находился и блиндаж командира 32-го полка, в котором мне суждено было прожить 9 дней непрерывных боев. Блиндаж этот представлял собой землянку, вырытую в земле, без окон, с одной выходной дверью в ходы сообщения.
Для ограждения от разрушения он покрыт был тремя рядами толстых бревен и 1500 мешками, наполненными землей и песком. Такая крыша выдерживала при попадании тяжелого снаряда-чемодана, как их называли, и только два таких снаряда один за другим могли разрушить блиндаж. Размер внутри был 4 на 5 аршин, высота его была такая, что я мог стоять в папахе, не сгибая головы, причем верх папахи касался потолка. Когда же я оставлял этот блиндаж, то уже не мог стоять во весь рост, от попадания снарядов в крышу весь блиндаж как-то осел в землю.
В блиндаже все 9 дней помещались, кроме меня и моего ординарца – командир 32-го полка полковник Костяев, полковой адъютант и при телефоне два телефониста из нижних чинов. Костяев, с которым я тогда был еще мало знаком, т. к. он недавно только получил полк, показался мне очень дельным и симпатичным, и мы с ним прожили дружно, но потом, когда я его узнал ближе и раскусил, то мог дать ему настоящую оценку. Это был заурядный офицер Генерального штаба, большой рекламист, умевший очень ловко втирать очки, доверия большого не заслуживал, как боевой офицер был из средних, в серьезные минуты не терялся и потому был мне действительным помощником во время этих страдных боевых дней. Полковой адъютант, фамилию которого сейчас не могу припомнить, был прямо выдающимся офицером, и по знаниям, и по храбрости.
Все 9 дней я ни разу не прилег, просидев на стуле, выходя из блиндажа ненадолго, чтобы обойти передовую линию, посетить батарею, побывать на наблюдательном пункте или встретить проходившие на смену части, подбодрить их, утешить, поддержать раненых, которых проносили мимо или которые ковыляли сами, направляясь на перевязочный пункт, находившийся в версте за моим блиндажом. Многие из них не доходили до него, т. к. приходилось почти все время идти под непрерывным огнем противника. Немцы, по несколько раз в день, осыпали нас снарядами, а иногда и пулеметным огнем, до их позиции было не более 1–1 1/2 версты, иногда они пускали снаряды с формалином, вызывающие сильное слезотечение и тошноту, это было очень противно.
Недалеко от блиндажа была лощина, через которую дорога вела в дер. Стаховцы и которую никак нельзя было миновать, чтобы пойти или на батарею или в резерв. Эту лощину назвали «долиной смерти», т. к. немцы ее засыпали каждый раз, как только начинали стрелять, сотнями снарядов, и редко удавалось какому-нибудь смельчаку пройти безнаказанно. На ночь я устраивался на своем же стуле, предварительно надев всю амуницию и закутавшись в бурку для тепла поверх шинели, принимая наиболее удобную позу, чтобы можно было подремать. Редко проходила ночь без тревожных телефонных звонков, приходилось подходить к телефону, причем каждый раз обязательно я стукался головой о перекладину. Когда начинался обстрел, то невольно приходилось прислушиваться, немцы стреляли методично и аккуратно, бывало, что они обстреливали одно место, чаще всего «долину смерти», шагах в 50 от блиндажа, тогда они лупили все в одно место, так что я даже раз вышел из блиндажа и сфотографировал несколько взрывов их снарядов, очень удачно. Но иногда они начинали стрелять от дер. Стаховцы на наш двор и далее к окопам. Это бывало всегда жутко. Чувствовалось, как снаряды постепенно приближались к блиндажу. И вот ждешь, хватит или нет? Вот всего в 15 шагах с остервенением разрывается тяжелый 8-ми дюймовый снаряд, блиндаж вздрагивает, ждешь очередь за блиндажом, но снаряд падает уже на другую сторону – значит миновало. За все 9 дней было три попадания в блиндаж – это было очень неприятно, т. к. невольно ждешь после этого второй снаряд, а если бы два-три снаряда попали в блиндаж один за другим, то от него осталось бы одно воспоминание. Но все три попадания были единичные и после них тотчас чинили крышу, прибавляли мешки с песком. Так мы и прожили все девять дней, обед мне привозил казак из штаба дивизии по вечерам с наступлением темноты, чай у меня был с собой. Кипятили воду в котелках. На другой же день мне было приказано овладеть лесом, занятым противником, и выйти на его
Первая задача была выполнена моими двумя полками, несмотря на тяжелые условия и отчаянную погоду, с полным успехом, так что я получил благодарность от командующего армией и 75 георгиевских медалей для раздачи стрелкам.
Выполнение первой задачи началось в ночь на 10 марта, с 3-х часов ночи. К 9-ти утра задача оказалась уже выполненной. Привожу ряд донесений начальнику дивизии, за 10 и 11 марта, которые передавались по телефону:
«10 марта 1916 г. 3 час. 15 мин. № 23
Начальнику 8-й Сибирской стрелковой дивизии
г. дв. Стаховцы.
Наступление началось в 3 часа ночи двумя колоннами: справа 32-й полк, три батальона первой линии, один резерв, слева 29-й полк, один батальон в передовой линии, один в резерве. Граница колонн дорога из г. дв. Стаховцы на Мокрицу. Разведка леса выяснила, что в лесу находились сторожевые части противника; северная часть леса непосредственно примыкает к тыловой позиции противника, западнее леса замечено укрепленная линия противника, силу ее определить точно не удалось, т. к. разведчики были встречены сильным огнем.
Подчиненную мне артиллерию шести батарей 8-й Сибирской и 10-й дивизий расположены в районе Стаховцы и объединены под начальством подполковника барона Роопа [354] . Горную батарею перевел в район 29-го полка в лес для фланкирования укрепленной позиции, обнаруженной западнее леса. Связь правого нашего фланга с Екатеринбургским полком, сменившим Тобольский, установлена, я вошел в связь с генерал-майором Надежным [355] . Один батальон 30-го полка находится в г. дв. Стаховцы, к нему подходит другой батальон, вероятно через час будет здесь и потом оба батальона составят мой резерв.
Свиты его величества генерал-майор
Джунковский».
354
…Рооп Владимир Аркадьевич (1876 –?), барон, подполковник. В 1914–1916 – командир 2-го дивизиона 8-й Сибирской стр. артиллерийской бригады.
355
…Надежный Дмитрий Николаевич (1873–1945), генерал-лейтенант (1917), генерал-лейтенант советской армии (1941). В 1915–1916 гг. командир бригады 10-й пехотной дивизии, позднее начальник штаба 69-й пехотной дивизии, с 13.05.1916 – командующий 10-й пехотной дивизией. С 1918 – в РККА.
«10 марта 1916 г. 4 час. № 24
Начальнику 8-й Сибирской стрелковой дивизии
г. дв. Стаховцы.
Наступление продолжается, батальоны вошли в лес и частью уже выходят под прикрытием разведчиков на западную окраину леса. Соседи справа двигаются. Противник молчит.
Свиты его величества
генерал-майор Джунковский».
«10 марта 1916 г. 5 час. № 25
Начальнику 8-й Сибирской стрелковой дивизии
г. дв. Стаховцы.
Полковник Изюмов [356] [357] прибыл сюда, согласно приказа по дивизии № 16, два батальона моего резерва находятся здесь. На основании же приказания Вашего, переданного капитаном Афанасьевым, полковник Изюмов вернулся в расположение штаба своего полка, начальником же моего резерва назначил капитана Дроздова, а заместителями моими, в случае моего выбытия из строя, полковника Костяева и полковника Корсака.
29 полк прошел лес и вышел на западную опушку, выровнявшись с 32-м полком, выслав вперед разведчиков к укрепленной позиции. 32-й полк занял весь северо-запад опушки. Правый фланг прикрыт уступами. Противник еще не нащупан, стрельбы с его стороны нет.
Свиты его величества
генерал-майор Джунковский».
356
Командир 30-го Сибирского полка. – Примеч. автора.
357
…Изюмов Александр Николаевич (1859 –?), полковник, генерал-майор (1917). В 1914–1915 гг. командующий 32-м и 29-м Сибирскими стрелковыми полками, с 16.07.1915 по 08.07.1917 – командир 30-го Сибирского стр. полка. Участник Белого движения на востоке России.
«10 марта 1916 г. 9 час. № 27
Начальнику 8-й Сибирской стрелковой дивизии
г. дв. Стаховцы.
Наступление вверенного мне участка, около 7 час. утра, было приостановлено сильным ружейным и пулеметным огнем с укрепленной позиции противника, обращенной фронтом на восток и соединяющей главную позицию противника с его тыловой, западнее леса. Наши передовые части местами дошли до проволочных заграждений и стали резать проволоку рогаток, неся большие потери, преодолеть их не могли. Правый фланг участка стал обстреливаться с высоты, что севернее высоты 92, фланговым ружейным и пулеметным огнем, что также воспрепятствовало продвижению цепей вперед. В настоящее время, 32-й полк закрепляется на севере и северо-западной опушке леса, имея часть людей под проволочн. загражд. 29-й полк (2 б-на) находятся впереди леса на запад в сторожевых окопах противника, занятых им с боя. Находящиеся впереди части несут большие потери, особенно от флангового огня с укрепленной высоты тыловой позиции, с которой простреливается весь мой участок. Эта высота является в настоящее время главным клином всей операции и только взятием ее может быть обеспечен дальнейший полный успех. Атаковавшие эту высоту части 10 дивизии находятся в полуверсте от 32-го полка, фланг которого обеспечивается уступами. Для руководства работами по укреплению занятой позиции выслал взвод сапер. Для окончательного выяснения настоящего положения высланы офицерские разведки.
Горная батарея до сих пор не встала на указанную ей позицию, т. к. не могла пройти по сильно обстреливаемой дороге у Стаховцы и должны были повернуть кружным путем через Гарово-Зеноново, чтобы выйти в лес южнее госп. дв. Стаховцы для обстрела фланговым огнем позиций противника, мешающих движению наших частей.
Свиты его величества
генерал-майор Джунковский».