Воспоминания (Царствование Николая II, Том 1)
Шрифт:
После посещения мною парижской выставки в 1900 г. я отправился через Петербург в Крым. В Крыму, кроме меня, были министр граф Ламсдорф, военный министр Куропаткин, конечно, {173} министр двора барон Фредерикс, Великий Князь Михаил Николаевич. Я жил в доме министерства путей сообщения, на шоссе, идущем из Ялты в Ливадийский дворец. Вскоре после моего приезда Его Величество заболел инфлуэнцой и по обыкновению не желал серьезно лечиться. Это как будто семейная Царская черта. Его Отец, по моему глубокому убеждению, умер преждевременно потому, что начал лечиться серьезно, когда уже было поздно. Главный диагноз болезни производился профессором Военно-Медицинской Академии Поповым, который по моей мысли был вызван из Петербурга, так как до этого времени Государя лечил лейб-медик старик Гирш, хирург,
Государь Император болел тифом в Ялте с 1-го по 28 ноября; только 28-го ноября процесс тифа закончился и наступило выздоровление.
Во время болезни Государя, которая чрезвычайно встревожила всех окружающих, а в том числе и меня, произошел следующий инцидент.
Как то раз, когда с Государем по сведениям от докторов было очень плохо, утром мне телефонировал министр внутренних дел Сипягин и просил меня приехать к нему. Я поехал к Сипягину в гостиницу Россия, где он жил, и застал у него графа Ламсдорфа - министра иностранных дел, министра двора барона Фредерикса и Великого Князя Михаила Николаевича. Как только я приехал, был поднять вопрос о том, как поступить в том случае, если случится несчастье и Государь умрет? Как поступить в таком случай с престолонаследием?
Меня вопрос этот очень удивил и я ответил, что, по моему мнению, здесь не может быть никакого сомнения, так как наследником престола Его Величеством уже объявлен Великий Князь Михаил Александрович; но, если бы даже он не был объявлен, то это нисколько не меняло бы положения дела, ибо согласно нашим законам о престолонаследии, по точному смыслу и духу этих законов, Великий Князь Михаил Александрович должен немедленно вступить на престол.
На это мне делали не то возражения, не то указания, что Императрица может быть в интересном положении (вероятно, министру {174} двора было известно, что Императрица находилась в интересном положении), и следовательно может случиться, что родится сын, который и будет иметь право на престол. На это я указал, что законы престолонаследия такого случая не предвидят, да думаю - и предвидеть не могут, так как, если Императрица и находится в интересном положении, то никоим образом нельзя предвидеть, какой будет конечный результат этого положения и что, во всяком случае, по точному смыслу закона, немедленно вступает на престол Великий Князь Михаил Александрович. Невозможно поставить Империю в такое положение, чтобы в течение, может быть, многих месяцев страна самодержавная оставалась без Самодержца, что из этого совершенно незаконного положения могут произойти только большие смуты.
Мои собеседники несколько раз просматривали и читали законы, которые безусловно подтверждали мое мнение.
Тогда старый Великий Князь Михаил Николаевич поставил мне вопрос:
– Ну, а какое положение произойдет, если вдруг через несколько месяцев Ее Величество разрешится от бремени сыном.
Я ответил, что в настоящую минуту едва ли возможно на это дать определенный ответ, и мне кажется, что во всяком случае, ответ на этот вопрос мог бы дать только сам Великий Князь Михаил Александрович, если произойдет такое великое несчастие и Государь скончается, тогда, он в качестве Императора должен будет судить: как надлежит в этом случае поступить. Мне кажется, насколько я знаю Великого Князя Михаила Александровича, он настолько честный и благородный человек в высшем смысле этого слова, что, если он сочтет полезным и справедливым - сам откажется от престола в пользу своего племянника.
В конце концов все со мною согласились и было решено, чтобы об этом нашем совещании частным образом доложить Ее Величеству.
Через несколько дней после этого, генерал Куропаткин, едучи от всеподданнейшего доклада Государю (а Государь, несмотря на свою болезнь, в экстренных случаях принимал всеподданнейшие доклады министров), из Ливадийского дворца заехал ко мне, в дом министерства путей сообщения, завтракать. Так как дом этот находится на пути из Ялты в Ливадию, то обыкновенно министры, если имели всеподданнейший доклад и не оставались во дворце завтракать, на обратном проезде заезжали ко мне завтракать. {175}
– Скажите, пожалуйста, какое это совещание вы имели у Сипягина? Я ему ответил, что, как мне говорил Сипягин, ведь и вы на это совещание были приглашены и жаль, - сказал я - что вы не приехали, так как был обмен мнений по очень важному вопросу.
Он говорит: "Я не мог приехать", - а затем встал в трагическую позу и, ударяя себя в грудь, сказал мне очень громким голосом:
– Я свою Императрицу в обиду не дам.
Зная Алексея Николаевича за комедианта балаганных трупп, я этому выражение его не придал никакого значения и сказал:
– Почему, Алексей Николаевич, вы принимаете на себя привилегию не давать в обиду никому - Императрицу? Это право принадлежит всем, а в том числе и мне.
Так как Государь вскоре, к величайшему счастью, выздоровел, то об этом больше и речи не было; только при выезде из Ялты, я нарочно заехал к барону Фредериксу и сказал ему, чтобы он доложил Государю о том затруднении, в которое мы были поставлены по вопросу о престолонаследии в случае могущего произойти с ним несчастия; что, по моему мнению, во избежание в этом вопрос каких бы то ни было неопределенностей, если Его Величеству угодно будет дать какие-нибудь новые указания, то указания эти должны быть сделаны и оформлены совершенно категорически в закон.
* В Петербурге мне говорил К. П. Победоносцев (обер-прокурор Святейшего Синода) и министр юстиции Муравьев, что им было поручено составить соответствующий указ, который не был опубликован и затем, вероятно, потерял силу с счастливым событием рождения Великого Князя Алексея Николаевича. Более по поводу этого исторического эпизода мне ничего не было известно.*
Затем, через много лет, а именно в прошлом 1910 году как то раз в Биаррице я зашел к известной в обществе даме Александре Николаевне Нарышкиной. Дама эта главным образом известна тем, что была замужем за Эммануилом Дмитриевичем Нарышкиным, обер-гофмаршалом Императора Александра III и сыном незаконного сожития Императора Александра I с известной Нарышкиной по происхождению полькой. (См. изданные по этому поводу несколько лет тому назад мемуары Великого Князя Николая Михайловича.) {176} Этого Нарышкина я лично знал; это был честнейший, благороднейший дворянин и царедворец. Он умер в глубочайшей старости восемь лет тому назад.
Когда я разговаривал с Нарышкиной, она вдруг обратилась ко мне с вопросом:
– Сергей Юльевич, знаете вы или нет, почему Императрица к вам относится так, если не сказать враждебно, то во всяком случае не симпатично?
Я ответил, что понятия об этом не имею и даже вообще не имею понятия о том, чтобы Императрица ко мне так относилась; видел я ее очень мало и говорил с нею в жизни только несколько раз.
На это Нарышкина мне сказала:
– Мне известно, что такое чувство ее происходит от того, что вы в Ялте, когда Император был болен в предположении, что Император может умереть, настаивали на том, чтобы на престол вступил Великий Князь Михаил Александрович.
Я сказал, что это совершенно правильно, но я ни на чем не настаивал, а только открыто в совещании высказал свое мнение, и к этому мнению пристали все члены совещания, в том числе и Великий Князь Михаил Николаевич, сын Императора Николая I, которого, кажется, никто уж не может заподозрить ни в нелояльности, ни в недостатке безусловной преданности к Государю Императору. Вообще я высказал не свое мнение, а только объяснил точный смысл существующих законов.
* Я тогда понял, что, вероятно, благороднейший и честнейший барон Фредерикс, но не обладающей гениальным умом что либо сбрякнул Императрице и с тех пор, вероятно, получила основание легенда, которая многим была в руку, а потому весьма распространилась - а именно, что я ненавижу Императора Николая II. Этой легенде, муссированной во всех случаях, когда я был не нужен, легенде, которая могла приниматься всерьез только такими прекрасными, но с болезненною волею или ненормальною психикою людьми, как Император Николай II и Императрица Александра Феодоровна и объясняются мои отношения к Его Величеству и моя государственная деятельность. *