Воспоминания фаворитки [Исповедь фаворитки]
Шрифт:
— Черт возьми!
— И ни слова мне не сказали?
— Я был уверен, что в нужный момент вы сами об этом заговорите.
— Милый Ромни, право, вы так очаровательны, что, по чести говоря, у меня, кажется, никогда не хватит мужества расстаться с вами.
— Можете быть уверены в одном, дорогая Эмма: мы с вами не расстанемся никогда.
— Но если я выйду за сэра Чарлза, ведь придется…
— Да ведь расстаются тела, а вовсе не души. Итак, до тех пор пока воспоминание обо мне будет доставлять вам удовольствие, пока мысли о вас останутся для меня счастьем, разве это не будет
— Ромни, да вы просто философ, проповедник платонической любви.
— Древние говорили: «Кто умирает молодым, тот любим богами». Что ж, мне всегда казалось, что самая прельстительная страсть — та, которой не дано было состариться. Скошенная в полном расцвете, в воспоминаниях она сохраняет свое благоухание и в сравнении с другими, подверженными медленному увяданию, остается вечно юной и свежей, словно весенняя заря.
— Так значит, Ромни, вы считаете, что…
Я не договорила.
— Я считаю, что вы последуете за своей судьбой, Эмма.
— Стало быть, вы верите, что в один прекрасный день я стану супругой английского пэра?
— Кем вы станете, я понятия не имею. Но если, уехав отсюда года на четыре, я по возвращении услышу, что вы стали королевой и правите тремя державами сразу, меня это не удивит. Я не был бы Ромни, то есть первым художником Англии, если бы не верил во всемогущество красоты.
— Ох, Ромни, как странно: то, что вы сейчас сказали, мне часто повторяет внутренний голос. В этом почти страшно признаваться, Ромни, но я верю в свою судьбу.
— Что ж, доверьтесь ей. К тому же если здесь действительно замешана воля Провидения, сопротивление было бы греховно.
Вечером я получила письмо от лорда Гринвилла, однако, следуя своему обещанию, не распечатала его. Но он, объятый любовным жаром, не имел терпения ждать и пришел в тот же вечер.
Я показала ему нераспечатанное письмо.
А Ромни был с ним так же приветлив, как обычно, и быть может, даже еще приветливей.
— В котором часу мне ждать вашего ответа? — спросил сэр Чарлз.
— Завтра до полудня.
— Дай Бог, чтобы он был таким, какого жаждет мое сердце! — сказал лорд Гринвилл.
Утром я распечатала письмо. Там содержалось следующее:
«Клянусь честью, что по достижении мною совершеннолетия сделаю мисс Эмму Лайонну своей супругой; если я не сдержу своего обещания, согласен, чтобы все считали меня недостойным называться джентльменом.
Я показала письмо Ромни.
— Можете не сомневаться ни минуты, — сказал он. — В этих четыре строчках ваше будущее. Если же сэр Чарлз не сдержит слова, не кто иной, как я, займусь тем, чтобы его бесчестие было полным.
— В таком случае возьмите это письмо, — сказала я. — В ваших руках оно сохранится
— С этой минуты, дорогая Эмма, — сказал Ромни, пряча письмо в шкатулку, где он держал свои самые ценные вещи, — вы моя сестра, а я ваш брат. Если меня постигнет какое-нибудь несчастье, я позабочусь, чтобы это письмо было вам передано; впрочем, вы сможете в любой момент потребовать его, ведь оно адресовано вам.
Я прошла в свою комнату, взяла перо и написала сэру Чарлзу Гринвиллу:
«Возьмите у себя в министерстве недельный отпуск и сегодня вечером приезжайте за мной в экипаже; потом везите меня куда пожелаете.
Спустя час я получила такую записку:
«Я приеду и буду в Вашем распоряжении. Но в Вашей записке кое-чего не хватает: после слов “Эмма Лайонна” следовало прибавить: “Леди Гринвилл”.
Тот, кого Вы сделали счастливейшим из смертных.
Вечером карета, запряженная четверкой лошадей, увозила нас по эдинбургской дороге, в то время как Ромни оповещал моих друзей, что через два с половиной года они увидят меня снова, но уже как носительницу титула и имени леди Гринвилл.
XXVI
Мне кажется, я достаточно дала понять, какое чувство если не привязало меня к сэру Чарлзу, то соединило меня с ним.
Прежде всего это убеждение в том, что он действительно любит меня, уверенность в его порядочности, наконец, и, быть может, прежде всего остального, — та гордыня, что влекла меня к почестям, блеску, богатству столь же неотвратимо, как ночного мотылька притягивает пламя, готовое его пожрать.
Сэр Чарлз владел в Шотландии небольшим замком, родовым достоянием своей матери; замок располагался на берегу залива Форт, между Масселборо и Престонпенсом, в восьми льё от Эдинбурга. Мы остановились именно там.
От мистера Фокса — кому он, вероятно, поостерегся открыть истинные свои намерения — сэр Чарлз добился не недельного, а месячного отпуска.
Связь наша продлилась более трех лет и оказала решающее влияние на всю мою дальнейшую жизнь, однако если бы я стала говорить о том, какие чувства я испытывала тогда, мне почти не о чем было бы рассказать.
В силу данных обещаний — нарушить их сэр Чарлз почитал для себя невозможным — он смотрел на меня как на свою жену и относился ко мне соответственно. Я тоже, видя в нем будущего супруга, обращалась с ним так, как если бы он им уже стал.
Никогда не забывая, каково было мое положение, когда он встретился со мной, и еще больше — что за несчастья случились со мной до этого, я полностью отдавала себе отчет, какую жертву он принес, обязавшись жениться на мне; вот почему более всего я хотела сделать его счастливым, чтобы за те два с половиной года, которые должны были предшествовать нашему законному бракосочетанию, он ни секунды не раскаивался в данной клятве.