Воспоминания гермафродита
Шрифт:
Воздух, до этого теплый и благоуханный, вдруг стал гнетущим. На горизонте появились большие черные тучи, что было предзнаменованием сильнейшей грозы, какие столь часты в здешней гористой местности. Вскоре это подтвердили большие капли дождя, и когда кортеж вошел в часовню, на горизонте уже мелькали зловещие вспышки молний.
Сердце мое сжалось помимо моей воли. Было ли это предчувствие ожидавшего меня мрачного и сурового будущего? Неужели мне неизбежно придется готовиться к нему и ступить в этот шаткий челнок, который зовется миром?
Увы! Действительность слишком быстро заявила о себе!..
Вечером я не мог ничего есть. Мною овладело странное недомогание. Перед тем как заснуть, я сжал в объятиях мою дорогую Леа, и подаренный мною поцелуй был грустен, как последнее прости!
И ее тоже, без сомнения, мне придется потерять, ибо в будущем наши судьбы не могли соединиться.
Через два года после моего отъезда из Л. мне стало известно, что моя бедная подруга скончалась от сильнейшей чахотки. Ее смерть оказалась страшной трагедией для ее благородной семьи, кумиром которой она была. Так погибла первая привязанность моей жизни!
Здесь я перехожу к новому этапу моего существования, ничуть не похожему на тихие и спокойные дни, проведенные мною в той радостной обители.
Я прибыл в Б. Моя мать уже пять лет жила в этом городе. Это древнее поселение, выбранное великим королем для проведения важных военных действий, название которого связано со значительными политическими событиями.
В этот миг, перед тем, как приступить к исполнению стоящей передо мною нелегкой задачи, я чувствую некоторые колебания.
Мне приходится говорить о вещах, которые многим представятся странными и абсурдными, поскольку они в самом деле находятся за пределами возможного.
Без сомнения, им будет сложно точно вообразить себе ощущения, пережитые мною вследствие уготованных мне невероятных событий.
И я могу просить их лишь об одном: чтобы они в первую очередь уверились в моей искренности.
Мне было пятнадцать лет, и не стоит забывать, что с возраста семи лет я жилав разлуке с матерью.
Я виделся с ней очень редко, урывками. Мое прибытие в Б., в дом, где она находилась, каждый раз праздновалось так, словно я был членом этой семьи. На сей раз я вернулся окончательно. Эта семья состояла из пяти человек.
Глава ее, почтенный седовласый старец, был живым воплощением достоинства и справедливости.
Ближе всех к нему была его младшая дочь. Все благородные задатки ее обожаемого отца отразились в этой гордой душе, которую не смогли подавить мучительные горести несчастливого союза.
У мадам де Р. было трое детей, на которых она излила всю бесконечную нежность, переполнявшую ее сердце.
Она питала к моей матери глубочайшую привязанность, которой нисколько не мешало различие в социальном положении, ибо она чрезвычайно ценила и уважала ее. Моя мать, хоть и находилась у нее в подчинении, была в ее глазах скорей подругой, наперсницей.
И вскоре мадам де Р. желала лишь одного: чтобы я остался в их доме прислуживать ее дочери, которой тогда было 18 лет. С присущей мне гордостью я, конечно же, отверг бы подобное предложение от кого бы то ни было.
Здесь же дело обстояло иначе. Я был рядом с матерью, в семье, которую постепенно привыкласчитать
Мадмуазель Клотильда де Р. сочетала в себе наряду с редкой красотой некоторую надменность, о которой она забывала лишь наедине со мной. Она видела во мне девочку,с которой можно было, не компрометируя себя, обходиться на равных.
И вот я стала ее камеристкой.
Хотя я и не имел всех необходимых для моей должности навыков, она всегда прекрасно со мной обращалась.
Наши спальни были разделены небольшой приемной залой.
По утрам, как летом, так и зимой, я постоянно присутствовал при ее пробуждении, а просыпалась она рано. Затем я одевал ее, и во время этой церемонии мы обсуждали почти все возможные темы. Если же воцарялось молчание, я начинал наивно ею восторгаться. Ее кожа была белизны несравненной. Невозможно было и вообразить себе формы более грациозные, буквально ослепительные.
И я пребывал в ослеплении. Порой я не в состоянии был удержаться от комплимента, который она выслушивала со всей возможной благосклонностью, безо всякого удивления или самодовольства.
Тогда, меняя тему, она справлялась о моем здоровье, которое нисколько не улучшалось, несмотря на нежные заботы, которыми меня все больше окружали. Если я жаловался на плохое самочувствие, мне предписывалась та или иная диета. Советы в данном случае были подобны приказам, которым приходилось подчиняться, дабы не быть обвиненным в непослушании.
Иногда даже по ничтожным поводам приходилось обращаться к врачу.
Он часто заглядывал в особняк по причине частых недомоганий, испытываемых моим достойным благодетелем, мсье де Сен-М. Острые боли почти постоянно держали его пригвожденным к кровати или же к огромному креслу. Только моей матери удавалось успокоить терзавшие его жестокие припадки.
Я выполнял при нем как серьезные, так и незначительные поручения. Я былаего чтицей,его секретарем. Когда ему позволяло здоровье, он просил меня перечитывать и тщательно изучать огромные пачки семейных документов, что было его любимым развлечением. «Сядь поближе ко мне, Камилла, говорил он мне, — и попытайся найти то или другое письмо, связанное с известным тебе делом». Я медленно читал, украдкой взглядывая на него, чтобы узнать, доволен ли он.
Закончив читать, я снова искал и находил фрагменты личной переписки. По большей части, это были письма от какой-нибудь его сестры или старшего брата, отважного генерала империи, раненного при совершении славных подвигов на наших великих полях сражений. Я всегда был счастлив, сделав подобную находку, поскольку они давали повод для множества рассказов, которые я жадно выслушивал.
Хотя я и был очень молод, он безгранично мне доверял.
Как я уже сказал, я много читал. У меня рано сформировалось собственное мнение. В том возрасте, который считается подростковым, я былауже очень серьезной, вдумчивойи мне были известны все ключевые моменты нашей столь богатой событиями истории.