Воспоминания глупого кота
Шрифт:
хранит капельку тепла его тела. Так что, когда мать открывает окна, чтобы проветрить
комнату (а нужно заметить, что проветривание – это уж слишком), я, прежде всего, сворачиваюсь клубком среди подушек и одеял и славно провожу время, наблюдая за ее
похождениями, слушая ее шаги и даже телефонные разговоры, конечно помимо тех, что
она ведет сама с собой, как я только что говорил. Как правило, она каждое утро разговаривает со своей матерью, она же и бабушка. Так ее величают все, кроме Бегонии, которая зовет ее мамой, так что я совершенно не знаю ее имени. Так вот эта мама-бабушка приходит
Отец же, наоборот, и в эти дни все также встает самым первым. После того, как примет
душ и побреется, он готовит завтрак. Иногда, прежде чем кто-нибудь сунет на кухню нос,
он уходит из дома и возвращается через час, или позднее, с сумками, полными еды.
Признаю свою слабость, в эти дни я сажусь к нему поближе, потому что от сумок исходит
такой превосходный запах, нет, не запах, а восхитительный, упоительный аромат мороженой рыбы, пробуждающий мои фантазии и мечты.
Скверно то, что на следующий за вторым днем, проведенным без спешки, повторяется
более привычная сцена: вечно суетливые, поспешные завтраки на бегу, опоздания Хавьера, резкие слова отца, громко выговаривающего ему, чтобы он поторапливался и не был лентяем, а самое худшее, когда все спокойно, – это появление Чон. Чон – это женщина, врывающаяся в дом, как сильный сквозняк, как ураган, и переворачивающая все вверх дном, как говорят, для того, чтобы навести порядок и чистоту. Закончились мир и спокойствие, тишина и покой. Чон не дает мне жизни, она толкает и задевает меня, стоит только зазеваться. Хотя я понимаю, что у нее нет злого умысла, и она не первый раз сталкивается со мной, отпихивая в сторону щеткой. Вдобавок ко всему, она, улыбаясь, грозит мне, но ее улыбка не внушает мне никакого доверия.
Она приходит не каждый день, а дважды, между неторопливыми днями и днями со
спешкой. А, да что там говорить, когда она приходит, у меня совсем нет времени на воспоминания, потому что первое, что она делает, это снимает постельное белье детей,
вынуждая меня на бегство. Я не доверяю ей ни на одну шерстинку, так что на всякий случай убираюсь от нее подальше, едва завижу ее в коридоре. Она улыбается и ничего не говорит. Но есть улыбки, вызывающие опасения, ох уж эти улыбки! Я вовсе не говорю, что улыбка Чон была именно такой, но все же лучше стоит быть более осторожным, чем излишне доверчивым.
Сейчас все ушли, я сказал – все, а Чон не пришла. Иногда так случается, и тогда дом
остается в полной тишине, которую время от времени разрывает телефонный звонок, на
который никто не отвечает. Я говорю плохо, поэтому с некоторых пор это делает аппарат, который находится в кабинете того, кто всем заправляет. Он всегда говорит одно и то же.
Я думаю, что это голос Луиса Игнасио, прикрепленный к маленькой ленточке, которая
начинает крутиться, как только телефон прозвонит три раза. Голос говорит: “ Это –
автоответчик семьи…” и разное бла-бла-бла, а когда слышится одно длинное пи-и-и, бьющее по ушам, тот, кто звонит оставляет свой голос, прикрепленным
Не знаю, хорошо ли будет сказать подобное, но по телефонным звонкам, как я недавно
сказал, пальма первенства принадлежит Бегониям. На первом месте – молодая, у которой
есть жених, правда не знаю, где, и несколько подружек, которые болтают часами, потом большая Бегония, у которой тоже есть несколько подруг, с которыми она разговаривает. Следом за ними идет Хавьер, который столько не разговаривает, но который звонит сам, и которому звонят довольно часто. Это забавно, потому что, у него смешная манера подходить к телефону. Первое, что он говорит, сняв трубку, это: “ В чем дело?” Так он говорит почти каждый раз.
Думаю, потом я должен поставить Уксию, отца, Луиса Игнасио и Мичу в таком порядке.
Не говоря уж обо мне, поскольку мне, естественно, никто не звонит. Я даже не знаю,
спрашивает ли кто-нибудь обо мне. Сегодня, как я уже упомянул, я остался один. Какое-то время назад ушли Бегония-мать и Луис Игнасио. Они пошли не знаю зачем, но это имеет что-то общее с тем случаем, с его болезнью. Итак, я наедине с утренним лучом солнца,
который проник через окно в комнату Хавьера и Мичу и заставляет меня щуриться, лениво прикрывая глаза. Снег сегодня не идет. Небо кажется чистым, и солнышко появилось над высокими зданиями, стоящими где-то там, за парком. Оно очень яркое, но еще не сильно пригревает. Как же мне нравится нежиться на солнышке! Так что я вполне могу себе позволить предаться меланхолии и воспоминаниям, начавшим шевелиться и оживать, поди пойми, почему, в таком странном механизме, как моя голова.
Мне кажется, что Чон также не придет. Солнце уже так высоко, что обычно она в это
время уже хлопает дверьми, носясь с места на место по всему дому, словно желая узнать его получше. Телефон тоже ни разу не звонил. Кажется, что сегодня день будет таким же спокойным и безмятежным, как я. И если бы солнце не поднималось все выше и выше, я мог бы подумать, что вокруг меня ничего не происходит. Я превосходно себя чувствую, удобно развалившись на кровати Мичу. Я не боюсь. Я чувствую, как время, (а может быть, и память?) щекочет мою переносицу.
Глава 5. Моя маленькая история.
Я помню свою мать, но не знаю, есть ли у меня отец.
Полагаю, есть, потому что, естественно, мы рождаемся от отца и матери, хотя сначала
мать носит нас в своем животе. Но не помню, чтобы я видел какого-нибудь кота, который
мог бы быть моим отцом.
Я не знаю, ни как звали мою мать, ни какой она была. В последний раз, когда я ее
видел, она глядела на меня издали с такой большой тоской в глазах. Я смутно представляю