Шрифт:
Сам я из Батака — знаешь ли Батак?
Далеко отсюда, где-то за горами...
Без отца, без мамки, сирота-бедняк,
я бреду, озябший, зимними полями.
Ты Батак не знаешь? Родина моя...
Помню время злое, словно день вчерашний...
Было девять
Если б рассказать вам, вам бы стало страшно.
Сам я видел, дядя, как убили их...
Топором рубили... там, на пне березы...
Только брат мой, Пеню, крикнул и затих...
И на кровь глядел я, проливая слезы...
Так погибли братья. А один злодей
бабку в грудь ударил... Как я испугался!..
Кровь текла по стоку, как весной ручей...
Только я, последний, жив тогда остался.
Помню, встал отец мой с топором в руках
и хотел злодеям заградить дорогу,
но раздался выстрел где-то в двух шагах,
и упал он навзничь, прямо у порога...
В эту же минуту прибежала мать.
Помню, стала биться оземь головою.
Над отцом, рыдая, стала причитать,
но ее убили... Стал я сиротою.
Ох, как было страшно, кабы ты там был!..
Как ушел, не знаю, от ножа лихого...
Тут сарай наш вспыхнул — кто-то подпалил, —
замычала наша старая корова.
Я тогда пустился со двора бегом,
но потом слыхал я, люди говорили,
что тогда сгорели в том огне большом
дедушка и дядя... всех они убили.
Мало кто остался и этот
И сгорела школа — взрослые и дети —
все в огне погибли — кто-то запер их...
И глаза золою застилал нам ветер.
И сестру, и тетку день и ночь подряд
мучили и били там, в саду, за хатой...
До сих пор я слышу, как они кричат!
Много перерезал душегуб проклятый!
Сколько душ сгубили! Как же им не грех?
Только дядя Ангел убежал куда-то...
Трандафил, священник, на виду у всех
был прибит гвоздями над порогом хаты...
Я уже не плакал, только весь дрожал...
Кончили расправу злые басурманы.
Всех детей согнали. Турок приказал
головы ребятам повязать тюрбаном.
И в селе помацком, далеко отсель,
нехристи-злодеи нас загнали в яму.
Притаясь, на небо я глядел сквозь щель
и тихонько плакал, вспоминая маму.
Но принять их веру не заставил враг!
Я решил: погибну, но не стану туркой!
Наконец пустили снова нас в Батак,
И спустя два года встретили мы Гурко.
И тогда настало время отомстить,
и врагов поганых мы не пощадили...
Но село сгорело — негде было жить…
Непробудно мама спит в сырой могиле...
Ты не слышал разве, дядя, про Батак?
Далеко отсюда, где-то за горами...
Так прошу я хлеба, сирота-бедняк,
и бреду, озябший, зимними полями.