Воспоминания о Корнее Чуковском
Шрифт:
— Конечно, — очень серьезно сказал Чуковский.
Стук в мою дверь и голос:
— Корней Иванович зовет вас гулять. Он ждет внизу.
Поспешно одеваюсь и бегу вниз со второго этажа писательского Дома творчества «Переделкино». Вокруг Корнея Ивановича, как всегда, толпятся люди, каждый его приход в Дом творчества — событие, хотя приходит он сюда почти ежедневно. Знакомые подходят к нему, здороваются. Незнакомые стоят в отдалении и жадно смотрят на «живого Чуковского». Влюбленными
— Как изволили почивать?
— Да я работал, Корней Иванович.
— Не верьте ему! — своим высоким тенором восклицает Чуковский. — Он ничего не делает! Это мне достоверно известно. Все сочиняет его дочь Саша, талантливый ребенок. Он даже не переписывает, а так прямо и посылает в редакции. И все ему говорят: «У вас такой детский почерк». И он сам вздыхает: «Да, у меня такой детский почерк…» Недурно устроился, а?..
Смех стоит вокруг нас, смеюсь и я: разве можно обижаться на Корнея Ивановича?
Мы идем по зимнему, заснеженному Переделкину, по так называемой «Аллее классиков» (она же улица Серафимовича). Как всегда, Корней Иванович рассказывает что-то необыкновенно интересное. Я слушаю затаив дыхание. Вдруг он прерывает свой рассказ и внимательно смотрит на меня.
— Вы невеселы нынче. У вас какие-то неприятности?
— Да нет, Корней Иванович, ничего особенного.
— Ну-ну… Впрочем, все юмористы обычно грустные люди. Возьмем тех, кого я знал: Саша Черный, Аверченко, Зощенко, ваш коллега Эмиль Кроткий… А что вы сейчас читаете?
— Только что закончил чудесную книгу о Диккенсе. Она вышла в серии «Жизнь замечательных людей». Вы ее знаете?
Корней Иванович улыбается.
— А кто, по-вашему, рекомендовал ее издательству? Действительно отличная книга. Этот Пирсон написал так же хорошо о Киплинге, Уайльде, Конан Дойле. Всего около двадцати книг… Нет, вы сегодня чем-то огорчены. Знаете что? Пойдемте погадаем на поездах. Хотите?
— Как это — на поездах?
— Очень просто. Свернем в этот переулок, выйдем к железной дороге и будем считать вагоны. Если в поезде четное число вагонов, то ваше желание сбудется.
— Кажется, это было любимое занятие Анны Карениной, — пытаюсь я пошутить.
Но Чуковский не принимает шутки.
— Оставьте, — говорит он, — я с вами серьезно
Он сворачивает в переулок, ловко пробирается по каким-то немыслимым сугробам, великолепно жонглирует палкой. Высокая его фигура врезается в снег, как ледокол. Я сразу отстаю. Он оглядывается:
— Ну, чего вы плететесь? Живее!
— Понимаете, Корней Иванович, у меня привычный вывих ноги. Последствия волейбола…
Чуковский иронически смотрит на меня.
— Волейбол? А я, как говорят в Одессе, держал вас за футболиста. — Он спускается ко мне. — Возьмите палку!
Я пугаюсь:
— Что вы, Корней Иванович!
— Без разговору! Берите, говорю вам!
— Я не возьму. Вдруг вы упадете…
— У меня нет привычных вывихов, — с великолепным презрением говорит Чуковский. И, насильно сунув мне палку, так же свободно шествует по сугробам.
Я тащусь за ним, умоляя:
— Возьмите палку, возьмите…
— Догоните — возьму, — не оборачиваясь бросает Корней Иванович.
Но где там! Видно, что этот путь он знает наизусть. И первым выходит к насыпи.
— Скорее, — кричит он мне, — поезд идет!
Я скатываюсь к нему, но он разочарованно машет рукой.
— Электричка. Не годится.
— Почему?
— Такой порядок.
Я ничего не понимаю, но молчу. Вдали показывается дымок. Чуковский оживляется.
— Задумайте желание! — командует он. — Задумали?
— Задумал.
— Считайте! — азартно кричит он.
Невольно увлеченный этой игрой, я считаю вагоны и радостно кричу:
— Четырнадцать!
— Ну вот и хорошо! — спокойно говорит Корней Иванович. — Это гаданье верное.
Как ни странно, от этой маленькой удачи настроение у меня поднимается. Я отдаю Корнею Ивановичу палку, и мы «на равных» шагаем обратно. При каждом моем удачном прыжке Корней Иванович с преувеличенным ужасом восклицает:
— Осторожно! У вас же вывих!
Потом он замолкает. Поглядывает на меня искоса. И наконец говорит:
— Я понимаю, что это неприлично, но мне ужасно хочется знать: что вы загадали? Можете не отвечать, я не обижусь.
— Я жду письма… — говорю я после паузы.
— Ручаюсь, что вы получите это письмо! Почта уже была. Можно я пойду с вами?
— Конечно, Корней Иванович. Только вы мне скажите: почему электричка не годится?
— Потому, что у нее нет паровоза.
— Ничего не понимаю.
— Получите письмо — объясню.
Мы доходим до Дома творчества. Письма мне нет.
— Ничего, — утешает меня Чуковский, — завтра придет.
На другой день я действительно получаю письмо.
— Вот видите! — торжествующе заявляет Корней Иванович. — Дело верное!
— Вижу. Но при чем тут паровоз?
— Паровоз очень важен. Если число вагонов нечетное, то я прибавляю к ним паровоз. Я же вам говорил, что такое гаданье верное дело! В моем возрасте, знаете ли, рисковать не хочется… Уж гадать, так наверняка.