Воспоминания о Юрии Олеше
Шрифт:
Порой я оставался у него ночевать на диване и всякий раз просыпался от громкого крика:
Юрий Олеша,
Вам депеша!
Это кричали бегущие к морю одесские пацаны, пропахшие вишнями, помидорами и соленой хамсой.
Олеша бросался к окну, стараясь изо всех сил придать своему лицу свирепое выражение.
– Сейчас я покажу вам депешу!
Но глаза Олеши сияли. Как только стихали за окном голоса ребят, автор "Трех толстяков" добродушно смеялся, довольный этой игрой, Олеша ходил по нашему городу, как ходит садовник по своему саду. Он
В то утро одесские пацаны не приветствовали Юрия Карловича криками о депеше. Начались боевые тревожные будни прифронтового города. Порой в дыме пожаров гасло солнце. День за днем корабли увозили в тыл женщин, стариков, детей. Олеша сутулился, молчал. Принимался за сценарий. Бросал. И хмуро глядел на море. И как далекое, безвозвратно ушедшее он с печальной улыбкой вспоминал о том, как его будили маленькие одесситы.
И вдруг под окном гостиницы вновь прозвучал звонкий, веселый голос:
Юрий Олеша,
Вам депеша!
Внизу стояла пионерка лет двенадцати на вид, в матросской рубашке. К красному галстуку девочки был приколот значок - серебряная чайка.
Лицо Олеши посветлело. Он высунул голову из окна и спросил:
– Кто ты, маленькая принцесса?
Девочка улыбнулась. Сверкнули редкие, жемчужного блеска зубы.
– Мотька, - ответила она.
Тут завыли сирены и где-то совсем рядом загрохотали зенитки. Не обращая на них внимания, девочка поднесла ладони ко рту:
– Дядя Олеша, я попрощаться с вами пришла... Мы на "Крыме" в тыл... Я в ваших "Трех толстяках" играла мальчишку, что поет про Раздватриса...
Огонь зениток усилился и заглушил голос девочки. Она махнула рукой и во весь дух помчалась в сторону портовой лестницы.
– Принцесса Мотька... Маленькая храбрая одесситка...
– весь день благодарно бормотал Олеша.
С ним я встретился уже после войны, в Москве, в писательском доме напротив Третьяковки. Был вечер, пожалуй даже ночь. За оградой небольшого дворового садика Олеша, пригнувшись к земле, звал кота. Кот к нему не шел. Тогда, изловчившись, Олеша схватил усатого на руки и принялся упрекать в неблагодарности.
– Юрий Карлович!
Он сразу узнал мой голос:
– Батров? Ну как там наша Одесса? Как там мой клен? Рад, рад встрече!
Мы отнесли кота домой. Комната Олеши была почти пуста. Он никогда не заботился о себе. На полу в самом центре комнаты стояла кастрюля с супом. Олеша снял крышку, подтолкнул кота к кастрюле и спросил:
– Помните ли вы принцессу Мотьку? Знаете, я все думаю о ней... Принцесса Мотька в пионерском галстуке с серебряной чайкой. Я должен с ней встретиться. Вот приеду в Одессу, даже этой весной...
Но Олеша не приехал в Одессу. Он болел
...Клен Олеши стоит там же, где и стоял - на Приморском бульваре...
1964
Александр Аборский
Сентябрь, начало жаркой осени, лучшая пора в Ашхабаде. Сады над глинобитными заборами сплошь стоят зеленые. Стена гор невдалеке колышется, переливаясь разными красками, а при ярком солнце горы обретают натуральный цвет, похожи на лежащую рядом пустыню. Горы и пустыня, пестрота одежд, дома с плоскими крышами - таким увидел Олеша Ашхабад, где ему довелось прожить всю войну.
Он оказался здесь случайно; никто его не ждал, даже в писательской организации ничего не знали. Переправился через Каспий на шаткой посудине с эвакуированным народом.
Появления такой яркой фигуры не заметили. Он уже несколько дней обитает в туземного типа гостинице - караван-сарае, разгуливает по базарам, паркам, музеям.
Мне запомнился его первый визит в Союз писателей. Юрий Карлович привел с собой двух молодых литераторов с Украины; кажется, он сам их встретил лишь утром. Он зашел, чтобы представить молодых и поручить их заботам местного начальства. Для пущей важности сообщил, что он член ревизионной комиссии СП СССР, и даже извлек из кармана документ.
– Ясно, - сказал секретарь правления, не глядя на документ.
– Пусть ребята украинцы считают себя членами нашей семьи... А вы-то, Юрий Карлович, вы давно в наших краях? Как и где устроились? Не нуждаетесь ли в чем?
– Нет, нет, спасибо! Я ведь здесь уже целую неделю... И все превосходно! Словом, не беспокойтесь.
Плотный, густоволосый, жизнерадостный, почему-то он показался мне тогда беспечным, этаким разудалым добрым молодцем. Можно было подумать, что этот коренастый шатен в полотняных брюках и вишневого цвета рубашке с короткими рукавами очень состоятелен и вообще ему море по колено. Как-никак Юрий Олеша.
На следующий день мы с туркменским прозаиком Нурмурадом Сарыхановым решили заглянуть в караван-сарай. Мы еще накануне напросились в гости. Конечно, немного робели перед встречей (хотели выбрать Олеше дыню, купить лучшего вина - не осмелились). Он смеялся, когда мы признались ему в этом. Ни дорогих кожаных чемоданов, никакого намека на респектабельность... Он избегал говорить о себе, расспрашивал Сарыханова о Туркмении, был очень приветлив.
Позднее мы узнали о бомбежке Одессы, о его дорожных мытарствах. Узнали от других.
Город оставался далеко от фронта, стрельбы тут не было слышно, но, как и отовсюду, из Ашхабада часто в ту осень крупными партиями уходили новобранцы. Молодые дехкане, конные и пешие, где-то за городом обученные, направлялись к вокзалу, в сопровождении матерей с заплаканными лицами и гордых стариков, одетых в шелковые халаты. Разномастные ахалтекинские скакуны, бараньи папахи, ковровые торбы - шумное воинство шло на защиту Украины, Белоруссии и прибалтийских земель.
В выходной день, бродя по улицам, мы смешиваемся с толпой провожающих. Наш гость особенно внимателен и чуток ко всему,