Воспоминания советского дипломата (1925-1945 годы)
Шрифт:
Черчилль мне не раз говорил:
— Врага надо всегда обманывать, широкую публику иногда можно обманывать для ее же пользы, но союзника никогда нельзя обманывать.
Переговоры о втором фронте в 1942 г. служат прекрасной иллюстрацией того, как буржуазные государственные деятели не на словах, а на деле понимали свои обязанности по отношению к союзнику.
Черчилль решает ехать в Москву
С середины июля 1942 г. немцы начали наступление на Сталинград. Хотя советские войска проявили большое упорство и героизм в защите своих позиций, однако враг постепенно все больше оттеснял их. 15 июля были эвакуированы Богучары и Миллерово, 19 июля — Ворошиловград, 27 июля Ростов-на-Дону и Новочеркасск. Сильные бои проходили в районе Клетской, Цимлянской, Котелышковой, Белой глины и ряда других пунктов нижнего течения Дона. Эти успехи германской армии вызвали громадную тревогу в Советской стране, да и за ее пределами. В Англии вновь подняли голову всевозможные
События на советском фронте не давали мне покоя. Вот моя запись от 19 июля:
«Тяжелая неделя! Дела на фронте очень серьезны. Правда, Воронеж по-прежнему в наших руках, мы даже стали теснить здесь немцев. Но зато на юге ситуация принимает грозный характер. Мы потеряли Кантемировку, Богучары, Миллерово. Немцы заявляют, будто бы ими захвачен также Ворошиловград (Луганск). Не знаю, насколько это верно. С нашей стороны подтверждения нет. Во всяком случае наступление немцев в долине Дона развивалось в течение минувшей недели быстро и успешно, и сейчас они явно угрожают Ростову. Совершенно очевидно, что немцы идут на Сталинград, хотят перерезать линию Волги и оторвать Кавказ от остальных районов страны. Если бы им это удалось, положение стало бы критическим. Удастся ли? Какое-то внутреннее чувство говорит мне, что не удастся… Но пока нельзя закрывать глаза на то, что сейчас мы смотрим в лицо смертельной опасности для нашей страны, для революции, для всего будущего человечества».
Под датой 26 июля записано:
«Еще одна тяжелая неделя! Наши войска все отступают. Немцы захватывают один район за другим. Пал Ростов. Враг перешел Дон в его нижнем течении под Цимлянской. Все ближе и ближе фашистские полчища к Сталинграду. Все ближе и ближе к Кубани и Кавказу. Неужели мы не сможем удержать немцев? Неужели они все-таки отрежут нас от Кавказа и станут твердой ногой на Волге? Это кажется просто каким-то кошмаром из страшной сказки.
Нет! И внутреннее чувство, и холодный расчет говорят мне, что этого не должно быть… Должен наступить момент, когда отступление кончится, когда в дело будут введены свежие резервы, когда мы сможем перейти в наступление против врага, ослабленного потерями и длинной коммуникационной линией. И, судя по всему, этот момент как будто бы недалек».
В такой обстановке я не мог пассивно сидеть, сложа руки, и искал способов хоть чем-нибудь помочь моему народу в годину великого бедствия. Под датой 21 июля у меня записано:
«На последнем уикенде в Бовингдоне я обдумывал план ближайших действий… Что можно сделать, чтобы сорвать опасную летаргию британской правящей верхушки, чтобы привести в движение скованные здесь силы, чтобы облегчить рождение второго фронта?
Советское правительство серьезно ставило перед Черчиллем вопрос о конвоях [222] и втором фронте, подчеркивая, что наш народ не понимает пассивности Англии в такой грозный для нас час и что если второго фронта в 1942 г, не будет, то война может быть проиграна или, как минимум, СССР настолько ослабеет, что в дальнейшем не сможет принимать особо активного участия в борьбе.
Я решил выступить в том же духе перед частным собранием депутатов парламента и перед редакторами лондонских газет.
Запросил об этом плане Москву. Жду ответа».
222
Подробнее о конвоях ниже в разделе «Конвои».
Я придавал особое значение моему выступлению перед парламентариями. До сих пор мы апеллировали к Англии через ее правительство, и результаты получались для нас мало благоприятные. Теперь мы обратимся к Англии через более широкий и представительный орган страны — через ее парламент. Конечно, такой метод разговора с Англией был несколько необычен (хотя прецеденты подобного рода сохранились в политической истории Британии) и мог создать дипломатические осложнения, однако момент был слишком грозный, и я решил рискнуть: ведь исключительная ситуация требовала или по крайней мере оправдывала применение исключительных средств для воздействия на нее.
24 июля пришло послание Сталина (помеченное 23 июля), которое очень резко ставило вопрос о конвоях, а по вопросу о втором фронте в нем говорилось:
«Боюсь, что этот вопрос начинает принимать несерьезный характер. Исходя из создавшегося положения на советско-германском фронте, я должен заявить самым категорическим образом, что Советское правительство не может примириться с откладыванием организации второго фронта в Европе на 1943 г.» [223]
223
«Переписка...», т. I, стр. 54.
Послание
«Он был в своем «костюме сирены», у него было плохое настроение. Как выяснилось из дальнейшего, он только что получил неутешительные вести из Египта… С горя Черчилль, видимо, немножко перехватил виски. Это заметно было по его лицу, глазам, жестам. Моментами у него как-то странно дергалась голова, и тогда чувствовалось, что в сущности он уже старик… и что только страшное напряжение воли и сознания поддерживает Черчилля в состоянии дее- и боеспособности.
Послание Сталина произвело на премьера сильное впечатление. Он был одновременно подавлен и обижен (особенно обвинением Сталина в неисполнении взятых на себя обязательств), и в голове у него даже как будто бы мелькнула мысль о возможности выхода СССР из войны.
Однако постепенно Черчилль успокоился, но долго еще доказывал, что он делает все возможное и что по вопросу о втором фронте остается в силе его меморандум, врученный Молотову при подписании коммюнике 12 июня».
Теперь нужно было осуществить вторую часть плана — устроить мое выступление перед парламентариями. Англо-русский парламентский комитет взял на себя роль организатора. 30 июля в одном из больших залов в здании парламента (но не в официальном зале заседаний палаты общин) в три часа дня состоялась моя встреча с депутатами. Привожу некоторые выдержки из моей записи от 30 июля:
«Народу было до 300 человек [224] , как заверяют «старожилы», факт еще небывалый в истории такого рода собраний. Председательствовал сэр Перси Харрис (либерал). Среди присутствующих были: Эллиот, Хор-Белиша, Мандер, Э.Бевин, Эрскин Хилл и др. Были также все три «плетки» [225] . Но главное — за столом президиума сидел старик Ллойд Джордж… Это вызвало шум. Это «создало атмосферу», как выразился Сильвестер» [226] .
224
На обычных заседаниях палаты общин редко бывает больше 100 депутатов. Только в «большие дни» по случаю каких-либо важных событий собираются 300-400 человек, если не предстоит голосование, от которого зависит судьба правительства. Если такое решающее голосование ожидается, каждая партия стремится привести на заседание по возможности всех своих членов.
225
«Плеткой» (whip) в парламенте называются главные организаторы политических партий — консервативной, лейбористской и либеральной.
226
Главный секретарь Ллойд Джорджа.
Приняли меня очень хорошо… Потом мне было предоставлено слово.
Я начал с того, что в ходе войны «наступил чрезвычайно опасный момент, когда союзники должны искренно и честно, не боясь слов, обменяться взглядами и общими силами найти пути для спасения ситуации». Далее я вкратце описал ход операций на Сталинградском фронте, где немцы «путем колоссальной концентрации войск, в первую очередь танков и авиации… сумели совершить ряд прорывов наших линий и в течение минувшего месяца овладели всей долиной Дона. Германское наступление, — продолжал я, — еще не остановлено, и, следовательно, Нижняя Волга и Кавказ находятся под угрозой». Эти события представляют величайшее значение не только для Советского Союза, но и для всех союзников.
Дальше я поставил вопрос, чем объясняется такое неудовлетворительное положение вещей на германо-советском фронте, и отвечал:
— Позвольте сделать интересное сопоставление. В войне 1914–1918 гг. Германия никогда не держала на русском фронте больше трети своих вооруженных сил, остальные две трети были прикованы к англо-французскому фронту. Вдобавок Германия того времени была просто Германией с небольшим числом союзников, которые были для нее скорее обузой, чем помощью. России тех лет также не приходилось беспокоиться о защите других частей своего государства. И тем не менее известно, какова была судьба России в первой мировой войне. Сейчас положение совсем иное. Россия наших дней — Союз Советских Социалистических Республик — вот уже второй год выдерживает давление 80% всех германских вооруженных сил. Вдобавок она вынуждена охранять с помощью крупных воинских соединений некоторые другие части своей территории. И дальше, с кем ведет войну нынешняя Россия? С Германией? Нет, не с одной Германией, а фактически со всей континентальной Европой! Слишком часто упускается из виду тот факт, что Германия в настоящее время контролирует судьбы и ресурсы свыше 300 млн. человек в оккупированных ею и так называемых союзных с ней странах. Конечно, внутри этих стран имеется оппозиция, нередко практикуется саботаж, но все-таки Советскому Союзу сейчас приходится вести борьбу против громадной концентрации силы, далеко превосходящей силы старой империи кайзера. Вот где лежит основная причина того, что в ходе войны наступил столь опасный момент!