Воспоминания. Книга об отце
Шрифт:
Но мы получали жалованье и могли покупать для них, что имелось на рынке. Сначала те же американские консервы, нелегально продающиеся на лотках; со временем доставка продуктов постепенно стала нормализоваться. Изменилась и моя деятельность в Pr'esence.Я очень плохо справлялась с переводами военных английских телеграмм, и как только культурная сторона газеты развернулась, меня перевели из Patrieв Pr'esenceи назначили музыкальным критиком.
Pr'esenceвыходил после войны в течение трех лет в Риме, каждую неделю. Журнал получал ценные тексты из Парижа, которые были бы иначе недоступны из-за хаотического состояния связи и сообщений. В Pr'esence,с другой стороны, с радостью печатались тогда молодые, а теперь маститые итальянские писатели, поэты,
Американцы основали в Риме дом отдыха для военных, приезжающих с фронта в двухнедельный отпуск; меня пригласили как органистку играть на воскресных церковных службах, которые там справлялись. За мной приезжал молоденький сержант, который в мирное время готовился к богословским экзаменам, чтобы стать пастором. Мы ехали с ним через весь город на платформе огромного «доджа». На Рождество мы ездили также и за город по различным казармам и брали с собой военный маленький гармониум, издающий носовые, пронзительные звуки в диапазоне двух с половиной октав. На нем я разыгрывала солдатам их красивые традиционные рождественские песни и аккомпанировала импровизированному хору. В самый день Рождества американская Епископальная Церковь Святого Павла на виа Национале оказалась без органиста, и епископ попросил военных уступить меня для торжественного богослужения. Как только я вошла в церковь, я ее полюбила и мне страстно захотелось остаться там на постоянную работу. Церковь была очень красивая — копия собора San Zenone в Вероне с мозаикой — Burne-Jones’a, и обладала большим концертным органом. Я оставила свой адрес и действительно была вызвана церковью через два — три месяца с предложением сделаться постоянным капельмейстером и органистом Национальной американской Епископальной Церкви Святого Павла в Риме. Там я работала с увлечением в течение девяти лет. Кроме того, у меня был вечерний хоровой класс в итало — американской школе «Магу Mount». Выходить вечером было тогда очень опасно. На одиноких путников набрасывались грабители, стягивали шубы и другую одежду. Рассказывали про многих почтенных людей, как они прибегали к себе домой, облаченные только в минимальное нижнее белье. Школа, где я работала, высылала за мной автомобиль, иногда помогал и Дима. В его распоряжение был выдан для журнала автомобиль с симпатичным итальянским шофером Джованни. Грабеж был так распространен в те дни, что Джованни, который был собственником этой старенькой машины, не решался ее покидать ни на минуту, а ночью в ней спал, держа при себе заряженное ружье.
Как-то, уже осенью, Диме удалось получить автомобиль на много часов, и он организовал для Вячеслава прогулку по виа Аппиа. Для Вячеслава, который так долго никуда не выходил и был неизбалован, — иметь в своем распоряжении на полдня автомобиль, да еще кататься в нем по любимой Аппиевой дороге — было несказанной радостью. Мы медленно подъехали к одной из древних римских гробниц, стоящих вдоль античной дороги. В ней был похоронен какой-то сановник. С его статуи со временем отлетела голова. По краям памятника обломанные мраморные ступени. Мы остановились, разложили скатерть на ступенях, поместили на ней закуски, бутылку красного вина, и все сели вокруг за импровизированную трапезу: Вячеслав, Фламинго, Дима, Джованни и я. Стояла осень, было уже прохладно, но еще солнечно. День склонялся к закату. Вокруг нас тихо — тихо. Невидимая ограда отделяет нас от суеты.
VIA APPIA
Не прадеды ли внукам убирают Стол пиршественный скатертию браной? У Аппиевой памятной дороги, Бегущей на восклон, где замирают Мелодией лазурной гор отроги И тает кряж в равнинности туманной, Муж Римлянин, безглавый, безымянный, Завернут в складки сановитой тоги, Всех нас, равно пришельцев и потомков (Не общие ль у всей вселенной боги?), Звал вечерять на мраморах обломков Его гробницы меж гробов забвенных И лил нам в кубки гроздий сок червонный, В дыханьи пиний смольных, круглосенных И кипарисов дважды благовонный, Как на трапезе мистов иль блаженных.21 ноября.
Однако и эта Аппиева дорога, как светлый луч, блеснувший из прошлого, окрашена у Вячеслава грустью; это видно из следующих стихотворений — того, например, где «путь льется», где «день, медля, вечереет», где перед
Та же печаль и в стихотворении «Аллеи сфинксов созидал…», где описаны исчезнувшие аллеи Египта, и Рима, и России:
И вот аллеями развалин
Идут в безвестность племена.
Война передвинулась на север, оставив за собой следы разрушения: осквернены катакомбы, срублены оливы, в нивах зарыты мины…
Лютый век! Убийством Каин Осквернил и катакомбы. Плуг ведя, дрожит хозяин, Не задеть бы ралом бомбы. Век железный! Колесницы Взборонили сад и нивы. Поклевали злые птицы Города. Лежат оливы. Оскудели дар елея И вино, людей отрада. Было время: веселее Сбор справляли винограда.20 сентября.
О том, до какой остроты доходило у Вячеслава ощущение трагедии войны и событий нашего века, можно судить по Рождественским стихам 1944 года:
И снова ты пред взором видящим, О Вифлеемская Звезда, Встаешь над станом ненавидящим И мир пророчишь, как тогда. А мы рукою окровавленной Земле куем железный мир: Стоит окуренный, восславленный, На месте скинии кумир. Но твой маяк с высот не сдвинется, Не досягнет их океан, Когда на приступ неба вскинется Из бездн морских Левиафан. Равниной мертвых вод уляжется Изнеможенный Легион, И человечеству покажется, Что все былое — смутный сон. И бесноватый успокоится От судорог небытия, Когда навек очам откроется Одна действительность — твоя.При бегстве на север немцы проходят через город Терни, где они разрушают систему бассейнов, снабжающих Рим водой. В связи с этим Рим остается также на некоторое время без электричества, и бедный Вячеслав чувствует себя живым, замкнутым в темный гроб.
Разрушил в бегстве Гот злорадный Нам акведуки, выпил свет, Что, как маяк, в ночи прохладной Звал Муз под кров мой на совет: Я с небом слепну, света жадный. Живым я замкнут в темный гроб, Как в чрево китово Иона Иль как за дар хмельной Марона Отдавший глаз во лбу Циклоп. Лежи, сплетая в арабески Волокна тьмы, отзвучья слов, Пока не выйдет в новом блеске Июльский Лев на жаркий лов.15 июля.
На севере немцы укрепляются в Апеннинах и создают «Готическую линию». Италия разделена пополам, и между ее двумя половинами всякий проход воспрещен. Сообщение редкое только «оказиями». Однако наш молодой друг, поэт Джованни Кавикиоли, который жил в апеннинском городке Мирандола, послал Вячеславу подарок. Его доставила какая-то «странница», перешедшая, несмотря на большую опасность, «Готическую линию». Доставка потребовала десяти дней.
Поэту Джованни Кавикиоли Аль и впрямь вернулись лета Аларика, Гензерика, Коль подарок от поэта Из Мирандолы (прославлен Тихий город славой Пика) В день десятый нам доставлен Пешей странницею, мимо Проскользнувшей невредимо Через готский стан, чья сила Силой ангельской гонима (Так от Льва бежал Аттила) Прочь от стен священных Рима.