Воспоминания. Книга третья
Шрифт:
В этом отрывке уже есть в строфе «аравийское месиво, крошево» — строки, приводящие к математическим основам войны. Это тема скоростей, превращающихся в свет (луч) и несущих смерть. В Киеве, в августе 19 года, он долго стоял ночью у окна, следя, как прочерчивают воздух снаряды. Вероятно, он видел это и в Варшаве.
Не в этом ли варианте впервые появился и неизвестный солдат? Я спросила О. М.: «На что тебе сдался этот неизвестный солдат?» В те годы мы привыкли пожимать плечами, говоря про неизвестного солдата: ханжество буржуазии… Он ответил, что может он сам — неизвестный солдат. Личная тема, проявившаяся в последней строфе, начинается именно с неизвестного солдата.
Мне кажется, что черновик из ЦГАЛИ должен быть более ранним, хотя там уже появились «лесистые крестики».
Яд Вердена, всеядный и деятельный…………………………………………
Как лесистые крестики метили /Откупив океан боевой/ Океанили клин боевой.…………………………………………
Недосказано там, недоспрошено, Недокинуто там в сеть сетей………………………………………………..
Миллионы убитых подошвами Шелестят по сетчатке моей — Доброй ночи! Всего им хорошего! Это зренье пророка смертей.……………………………………………….
И не знаешь, откуда берешь его — Луч пропавших без вести вестей — Аравийское месиво, крошево Начинающих смерть скоростей. Недосказано там, недоспрошено, Недокинуто там в сеть сетей — И своими косыми подошвами Свет стоит на сетчатке моей.Это начало текста из ЦГАЛИ — я нашла первый листок: он действительно оказался самой ранней записью из сохранившихся — под ним стоит дата: 1 марта 37.
Этот воздух пусть будет свидетелем — Безымянная манна его — Сострадательный, темный, владетельный — Океан без окна, вещество. Шевелящимися виноградинами Угрожают нам эти миры, И висят городами украденными, ЗолотымиНа полях правка рукой О. М.:
Этот воздух пусть будет свидетелем — Дальнобойное сердце его — Сострадательный, темный и деятельный Океан без окна, вещество…Работа никогда не идет совершенно прямолинейно, возможны возвращения к пройденному, и часто именно они дают новые — даже этапные — находки. Но в черновике ЦГАЛИ важный момент, раскрывающий импульс к написанию этих стихов: «это зренье пророка смертей». Вместе с тем эта строчка должна послужить толчком к отходу от темы первой мировой войны и направить течение стихов к будущему.
2) Следующий момент в развитии этих стихов — запись в «Наташиной книге». Датирована эта запись 2–7 марта. В ней резко уменьшается тема XIX века и впервые появляется череп. Пока это еще только первые четыре строчки, но я хорошо помню три момента, когда О. М. мне показывал черновые записи и говорил: теперь все ясно… И — стихи будут — посмотри… Это строфа о черепе, затем — «хорошо умирает пехота» и, наконец, пришедшая едва ли не последней строфа: «наливаются кровью аорты». Именно появление последней строфы — решило все. После появления этой строфы — организовалось все целое и остались только незначительные сомнения.
Текст из «Наташиной книги» отличается от первого беловика только одним разделом:
Там лежит Ватерлоо поле новое, Там от битвы народов светло: Свет опальный — луч наполеоновый Треугольным летит журавлем. Для того ль должен череп развиться Во весь лоб — от виска до виска — Чтоб в его дорогие глазницы Не могли не вливаться войска.Остальное точно совпадает с записью от 3 марта.
3) Следующий момент работы зафиксирован не в записи стихов, а в перечислении строф и их порядка, сделанном частично моей, а частично рукой О. М. Впоследствии О. М. на этом листке записал черновик Наташиных стихов со строфы «Будет муж прямой и дикий».
Моей рукой:
I 3 строфы — сеятель — свидетель,
II Будут люди — ласточка
Миллионы убитых
III Неподкупное небо — могил.
IV виноградины — аравийское месиво — эфир лес. — до светло.
Переход: И не знаешь откуда берешь — пропадая задешево
V Череп
VI Хорошо умирает пехота
Рукой Мандельштама:
Сеятель
Ласточка
3 Целокупное небо
4 Череп
4 Свет /вин. крошево/
V Пехота (здесь тщательно сверить)
Первое, что вытекает из этой записи, это изменение места (и смысла) ласточки. Вместо «смертоносной ласточки» первых вариантов, связанных с Наполеоном, XIX веком, Египтом, после того, как этот тематический ряд был отвергнут, появляется «ласточка, разучившаяся летать», то есть тема авиации, воздушной катастрофы, погибающего летчика. Эта тема связана с первой воронежской тетрадью, где стихи о похоронах летчика и личная тема введена строфой: «не мучнистой бабочкою белой» — постоянная тема Мандельштама: умереть, оставив след в жизни. И второе стихотворение: «Нет, не мигрень», где О. М. отождествляет себя с летчиком — сначала «холод пространства бесполого», а потом — беспамятство, быстро просмотренная жизнь и «свист разрываемой марли»… Харджиев наивно относит это стихотворение к московскому периоду, потому что оно записано на черновике «Волка». Мандельштам постоянно писал на оборотах своих записей (попросту хватал первую попавшуюся бумажонку), а в этот период я привезла из Москвы все сохранившиеся черновики. Они лежали на столе, потому что я делала «ватиканский список», и О. М. записал воронежские строки на старой бумажке. Эти стихи имели множество вариантов и записей, тогда-то, между прочим, было стихотворение о танках (лишенное всякой окраски, как позднейшее «черепах маневры», из второй тетради). Подробнее об этой группе стихов в комментарии к первой тетради.