Воспоминания. Мемуарные очерки. Том 1

Булгарин Фаддей Венедиктович

Среди положительных откликов самой неожиданной оказалась сдержанная и снисходительная похвала, появившаяся на страницах недавно перешедшего в руки И. И. Панаева и Н. А. Некрасова «Современника». Отказываясь от прежних принципов литературной борьбы, редакция журнала демонстрировала новую, лишенную групповых интересов позицию. Указывая на бедность русской литературы мемуарами, «Современник» утверждал, что любое произведение, сохранившее черты прошедшего времени, достойно внимания, поэтому мемуары Булгарина теперь виделись «довольно приятным явлением в нашей литературе», незаслуженно подвергнутым критике, не заметившей достоинств этого сочинения, проявившихся в изображении характеров («Один портрет полковника Пурпура, сохраненный для потомства г. Булгариным, чего стоит!»), «подробностей частной жизни белорусских поляков», исчезнувших черт ушедшего времени, в «дельных взглядах на дела и людей минувших лет» 98 . Тактический характер этой статьи «Современника» не был ни для кого секретом: разногласия его редакции с «Отечественными записками» Краевского получили публичную огласку.

98

См.: Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1956. Т. 10. C. 413–414; то же: Современник. 1847. Т. 1. № 2. Отд. III. С. 141–143.

У перегруппировки литературных сил была скрытая сторона, свидетельством чему и стала история, связанная с рецензией обновленного «Современника» на мемуары Булгарина. После смерти Белинского и обнаружения рукописи его рецензии опубликованный вариант был назван Н. Х. Кетчером (редактором посмертного издания «Сочинений» Белинского) «какой-то странной переделкой» 99 .

Дело в том, что написанная Белинским рецензия значительно отличалась от ее печатного варианта и содержала не снисходительную, а действительно высокую оценку булгаринских «Воспоминаний». Белинский, противореча своему первоначальному отзыву, выступил против нападок критиков на мемуары Булгарина, объясняя их «личным ожесточением против автора этой книги», в то время как в ней «гораздо больше достоинств, нежели недостатков» 100 . Среди этих достоинств он отметил мастерство в создании характеров, живые исторические подробности, талантливое изображение нравов старой Польши, заключив: «Ничего подобного нельзя найти ни в какой другой книге, по крайней мере, до сих пор» 101 . П. В. Анненков полагал, что рецензия Белинского отражала резкую перемену в умонастроении критика в последние два года его жизни и была отредактирована в неприемлемом для него направлении В. П. Боткиным 102 . Б. В. Мельгунов показал, что жесткая редакторская правка принадлежала Некрасову 103 . Возможно, что на переоценку булгаринских мемуаров смертельно больным Белинским повлияла та роль, которую сыграл Булгарин в заботе о семье и памяти недавно умершего Полевого, о чем вскоре стало известно в литературных кругах: «На этот раз никто не укорял Булгарина за его мнимую близость к шефу жандармов», – вспоминал П. П. Каратыгин 104 . Реальная помощь Булгарина заставила по-иному посмотреть на его далеко не одномерную личность, разрушая привычные стереотипы.

99

Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1956. Т. 10. С. 440.

100

Еще в 1846 г. в письме к А. И. Герцену он жаловался: «…ругаю Булгарина, этою самою бранью намекаю, что Краевский прекрасный человек, герой добродетели. Служить орудием подлецу для достижения его подлых целей и ругать другого подлеца не во имя истины и добра, а в качестве холопа подлеца № 1, – это гадко» (Белинский В. Г. Полн. собр. соч. М., 1956. Т. 12. С. 253).

101

Белинский В. Г. Полн. собр. соч. Т. 10. С. 85–86.

102

См.: П. В. Анненков о В. Г. Белинском: письма к А. Н. Пыпину // Литературное наследство. М., 1959. Т. 67. С. 551; Анненков П. В. Литературные воспоминания. М., 1989. С. 322–323, 597.

103

Мельгунов Б. В. Некрасов – редактор Белинского // Русская литература. 1995. № 2. С. 139–142; см. также: [Редакторская версия статьи В. Г. Белинского «Воспоминания Фаддея Булгарина»] // Некрасов Н. А. Полное собрание сочинений и писем: В 15 т. СПб., 1997. Т. 13, кн. 2. С. 97–120, 517–519.

104

Каратыгин П. П. Северная пчела. 1825–1859 // Русский архив. 1882. Кн. 2. № 4. С. 290.

Этот эпизод обнажает драматизм совмещения журналистом выстраданных личных убеждений с литературной тактикой репрезентируемых им периодических изданий. Анненков писал о предпринятой редакцией правке статьи Белинского: «Редакция имела некоторое моральное право желать такой переделки. Во-первых, никто не был приготовлен к подобному нарушению всех традиций либеральной журналистики, связывавшей с некоторыми литературными именами множество вопросов, которые только полемически (курсив Анненкова. – Н. А.) и могли быть поднимаемы в печати и которые давали этим именам значение символов (курсив мой. – Н. А.), для всех понятных и не требовавших дальнейших разъяснений…» 105 . Единственный пример высокой оценки лучшего из булгаринских сочинений авторитетным критиком не стал фактом литературной жизни, а значит, и литературной репутации Булгарина, переместившись в область историко-литературных реалий, доступных лишь исследователю. Символический характер этой репутации не могли поколебать никакие вновь публикуемые документы 106 . К концу 1850-х гг., в условиях общественного подъема, имя Булгарина в литературном мире «стали употреблять в замену бранного слова, в смысле нарицательном или, правильнее, порицательном» 107 . Смерть Булгарина в сентябре 1859 г. прошла незамеченной.

105

Анненков П. В. Литературные воспоминания. С. 323.

106

К примеру, попытки дать объективную интерпретацию материалов о Булгарине, предпринимавшиеся усилиями П. А. Ефремова, Т. А. Сосновского, Н. К. Пиксанова и др. на страницах «Русской старины», где с 1871 по 1905 г. публиковались материалы из архива Булгарина.

107

Каратыгин П. П. Указ. соч. С. 241.

6

В любом случае, несмотря на незавершенность мемуарного замысла, Булгарин сделал, казалось бы, беспроигрышный ход: он вписал свою личность в живую ткань эпохи, воссоздав в мемуарном повествовании ее подвижную, ускользающую и уже ушедшую в небытие атмосферу. Его воспоминания сохранили для истории не только интереснейшие страницы знаменитых военных кампаний и военных будней, но и имена участников этих событий (достаточно взглянуть на именной указатель настоящего издания). «Самая занимательная вещь в каждом месте – люди», – полагал Булгарин 108 . Польские магнаты и шляхтичи, боевые русские генералы и безвестные сослуживцы – мемуары запечатлели облик этих людей, обстоятельства их жизни и гибели в сражениях. Некоторые страницы булгаринских мемуаров кажутся знакомыми, поскольку давно уже разошлись в многочисленных работах по военной истории, истории Петербурга, культуры и быта начала XIX в. 109 , причем не всегда с указанием источника: нередко при цитировании Булгарина в положительном контексте вместо его имени указывалось «один современник» или «публицист Николаевской эпохи» 110 .

108

Булгарин Ф. В. Морские купальни на берегу Балтийского моря в Западных губерниях: (Отрывки из прогулки по Ливонии Ф. Б.) // Северная пчела. 1827. № 125. 18 окт.

109

См., к примеру, компиляцию Всеволода Крестовского «Уланы Цесаревича Константина. Эпизод из истории Уланского Его Величества полка» (Русский вестник. 1875. Т. 120. № 12. С. 413–465), популярную книгу М. И. Пыляева «Замечательные чудаки и оригиналы» (СПб., 1898), из недавних: Шкваров А. Г. Россия – Швеция. История военных конфликтов. 1142–1809. Хельсинки, 2012.

110

См., к примеру: Столпянский П. Н. Старый Петербург. М.; Пг., 1923. С. 46, 48, 83, 85, 87, 103; Яцевич А. Г. Пушкинский Петербург. Л., 1935. С. 257, 361.

В истории восприятия личности Булгарина русской культурой отчетливо прослеживается действие культурных механизмов, игнорирующих неоднозначность и индивидуальные особенности его литературной фигуры, факты, которые не укладываются в сложившийся биографический стереотип. Символизация репутации Булгарина происходит в период, когда поиски национальной идентичности сопровождались отчетливо осознаваемой потребностью в национальной идеологии,

национальном искусстве и национальной мифологии. При этом культура испытывает потребность в обозначении противоположных ценностных полюсов. В период начавшегося глубинного постижения значения Пушкина для русской культуры, сопровождавшегося своеобразной сакрализацией его имени и превращением в культурного героя, Булгарин – иноплеменник, иноверец, нравственно сомнительная личность, пушкинский зоил – как нельзя лучше подошел на роль его антагониста, культурного антигероя (трудно представить, что это о нем писал современник: «Живость характера, французское остроумие, ловкое и приятное обхождение, благородное открытое и выразительное лицо, военная точность…» 111 ). Возникновение пушкинского мифа в русской культуре неизбежно предполагало усиление негативной символизации литературной репутации Булгарина.

111

Лобойко И. Н. Мои воспоминания. Мои записки. М., 2013. С. 65.

Настоящее издание впервые включает полный текст «Воспоминаний» Булгарина и его мемуарные очерки. Поскольку их автор был лишен в истории литературы права на мемуарную презумпцию невиновности, априорно обвинен в искажении фактов, воспоминания Булгарина потребовали обширного комментария, в котором необходимо было, кроме прочего, верифицировать сведения, сопровождающиеся сложившимся за долгие годы конвоем оценок. Научное издание воспоминаний Булгарина даст почву для более обоснованных суждений об этой неоднозначной личности, занимавшей значительное место в истории русской литературы.

За помощь в подготовке текста «Воспоминаний» сердечно благодарю А. С. Степанову.

Н. Н. Акимова

ВОСПОМИНАНИЯ

Отрывки из виденного, слышанного и испытанного в жизни

Отцы и братие! еже ся где описал,

или переписал, или недописал, чтите,

исправливая Бога для, а не кляните!

Послесловие в летописи Нестора

Посвящаю доброй жене моей, милым детям моим и друзьям

БОЛЕЕ НЕЖЕЛИ ВВЕДЕНИЕ ИЛИ ПРЕДИСЛОВИЕ 112

Что это значит, что вы вздумали при жизни печатать ваши ВОСПОМИНАНИЯ о современности? 113

Вы об этом спрашиваете меня? – Отвечаю.

С тех пор как я начал мыслить и рассуждать, я мыслю вслух и готов был бы всегда печатать во всеуслышание все мои мысли и рассуждения. Душа моя покрыта прозрачною оболочкою, чрез которую каждый может легко заглянуть во внутренность, и всю жизнь я прожил в стеклянном доме, без занавесей… Понимаете ли вы, что это значит?

112

Труднее всего было провести через цензуру этот раздел «Воспоминаний», в котором Булгарин объяснял причину появления мемуаров, обращаясь к современной журнальной полемике, что при существовавшей цензурной практике 1840-х гг. было почти невозможным. См. его письма к цензору А. В. Никитенко в настоящем издании.

113

Мемуары Булгарина – один из первых в русской литературе первой половины XIX в. опытов прижизненного издания автобиографического жизнеописания, см. об этом: Тартаковский А. Г. Русская мемуаристика XVIII – первой половины XIX века. М., 1991. С. 178.

Оттого-то вы всегда имели так много врагов!..

И пламенных друзей, из которых один стоил более ста тысяч врагов!.. 114

Почти двадцать пять лет сряду прожил я, так сказать, всенародно 115 , говоря с публикою ежедневно о всем близком ей; десять лет без малого не сходил с коня, в битвах и бивачном дыму пройдя с оружием в руках всю Европу, от Торнео до Лиссабона 116 , проводя дни и ночи под открытым небом, в тридцать градусов стужи или зноя, и отдыхая в палатах вельмож, в домах граждан и в убогих хижинах. Жил я в чудную эпоху, видел вблизи вековых героев, знал много людей необыкновенных, присматривался к кипению различных страстей… и, кажется… узнал людей! Много испытал я горя, и только под моим семейным кровом находил истинную радость и счастие, и наконец дожил до того, что могу сказать в глаза зависти и литературной вражде, что все грамотные люди в России знают о моем существовании! Много сказано – но это сущая правда! Вот права мои говорить публично о виденном, слышанном и испытанном в жизни.

114

Скорее всего, Булгарин имеет в виду Н. И. Греча, с которым его связывала многолетняя дружба, А. С. Грибоедова, дружбой с которым он гордился, и, возможно, близкого друга семьи – Леонарда Викентьевича Ордынского (1799–1852), чиновника II отделения. Греч писал об отношении Ордынского к Булгарину: «…нельзя было найти более дружбы в родном брате!» (цит. по: Переписка Н. И. Греча и Ф. В. Булгарина // Рейтблат А. И. Фаддей Венедиктович Булгарин: идеолог, журналист, консультант секретной полиции. М., 2016. С. 463; см. здесь же справку о нем: С. 354).

115

Булгарин начал публиковаться на русском языке в 1820 г., за 25 лет до выхода его «Воспоминаний», см. исторический очерк «Краткое обозрение польской словесности» (Сын отечества. 1820. № 31. С. 193–218; № 32. С. 241–264), летом того же года Н. И. Греч сообщал о сотрудничестве с «Сыном Отечества» ведущих отечественных литераторов (В. А. Жуковского, П. А. Вяземского, Н. И. Гнедича, К. Н. Батюшкова, Д. В. Давыдова), здесь же упоминалось и о Булгарине: «…сочинитель статьи о польской словесности взял на себя сообщать в наш журнал все лучшие новые произведения польских муз» (Там же. 1820. № 33. С. 328–329). С этого времени началась активная журналистская деятельность Булгарина.

116

Булгарин начал военную службу в 1806 г. корнетом Уланского вел. кн. Константина Павловича полка, а закончил участвовать в боевых действиях в 1814 г. капитаном французской армии, где служил в легкой кавалерии. Торнео (Торнио) – город на границе Финляндии и Швеции, где ему довелось воевать во время Русско-шведской войны (1808–1809). В составе польского легиона французских войск он воевал в Испании в 1811 г. (или, возможно, во второй половине 1810 г.). В Лиссабоне Булгарин не воевал: военные действия под командованием маршала А. Массена на этом направлении велись осенью 1810 г., однако наполеоновским войскам не удалось преодолеть тройную линию оборонительных сооружений, построенную англичанами вокруг португальской столицы. Лиссабон, скорее всего, служит символическим обозначением крайней юго-западной точки территории военных событий, в которых довелось участвовать Булгарину.

В целом мире, где только есть литература, там есть литературные партии, литературные вражды, литературная борьба. Иначе быть не может, по натуре вещей. Союз, дружба, согласие литераторов – несбыточные мечты! Где в игре человеческое самолюбие, там не может быть ни дружбы, ни согласия. Страсти – пороховая камера 117 , а самолюбие – искра. Невозможно, чтоб не было вражды между людьми, имеющими притязания на ум, на славу или, по крайней мере, на известность и на все сопряженные с ними житейские выгоды, и разумеется, что, кто заграждает нам путь к избранной нами цели, издали столь блистательной и заманчивой, тот враг наш. А кто же может более заграждать этот путь, как не журналист, непреклонный, неумолимый, отстраняющийся от всех партий, на которого не действуют ни связи, ни светские отношения, ни даже собственные его выгоды и который, так сказать, очертя голову говорит все то, что ему кажется справедливым и что только можно высказать. Это настоящий Змей Горынич, которого не может тронуть даже и Душенька! 118

117

Здесь в значении «пороховой магазин (камора)» – часть ствола у орудий, где помещался метательный заряд.

118

«Душенька» – имевшая большой успех у современников ироикомическая поэма И. Ф. Богдановича (1783), вольное переложение повести Ж. Лафонтена «Любовь Психеи и Купидона» (1669). Выполняя поручения Венеры, Душенька добывает живую и мертвую воду, усмирив Змея Горынича при помощи «умильной речи» и специального питья.