Воспоминания. Том 2
Шрифт:
И в руках этого негодяя судьба миллионов русских детей, погубленных им не только физически, но и морально. Вот данные, приведенные г. Обером в его речи: "В течение первого семестра (1923 г.) было зарегистрировано 29 317 преступлений, совершенных малолетними сиротами менее 17 лет". А разврат? Один из свидетелей г. Карню заявил здесь на суде, что он знает от одной, заслуживающей полного доверия дамы, что курсанты были впущены в спальные комнаты молодых девушек. В Петрограде комиссия установила, что 90% девочек моложе 16 лет были лишены невинности. Другой рапорт комиссии по венерическим болезням сообщает, что из 5300 молоденьких девочек, осмотренных комиссией, 4100, т.е. 88%, были проститутками. В докладе, составленном педагогами, можно видеть такой возглас отчаяния: "Мы
"Перейдем теперь к большевическим приютам, – продолжает Обер. – Мне достаточно будет прочесть вам один доклад, представленный в комиссариат народного просвещения. Женщина, написавшая этот доклад, была посажена в тюрьму. Луначарский, филантроп новой формации, признал ее контрреволюционеркой. Вот этот доклад: "Число сирот и бесприютных детей растет с страшной быстротой. Дети нищенствуют, толкаемые голодом и холодом занимаются воровством, их часто можно видеть пьяными. Целыми толпами беспризорные дети направляются на юг. Вдоль железных дорог можно видеть толпы детей, прячущихся в помещениях, которые они сами себе устроили. Ребенок сделался дик и всеми средствами ищет, куда бы ему скрыться. В убежищах для бесприютных детей на одной постели помещается от 6-8, остальные спят на полу, они едят из старых консервных банок, у многих отморожены руки и ноги, их тело покрыто лишаями и ранами, их съедают вши, дети издают какие-то крики от страдания и страха." В Саратовской губернии власти открыто заявили, что лучше перестрелять всех тех, которые находятся в приютах, чем оставить их жить при таких условиях." (стр. 70-72).
ГЛАВА 37. "Свобода" печати в Советской России
В газете "Новое Время" от 10 июля 1927 г., № 1854 приведено замечательное письмо русских писателей из России, полученное "Союзом Русских писателей и журналистов" в Белграде. Этот документ должен быть увековечен, как подлинный голос русских великомучеников, томящихся в жидовской кабале. Я воспроизвожу письмо дословно, хотя выпады авторов против "политики дореволюционной власти" и некоторые другие места, отмеченные мной курсивом, и свидетельствуют о том, что даже там, в России, после 10-летних кровавых экспериментов жидовластия, далеко еще не все прозрели по-настоящему, если допускают даже отдаленную связь между "политикой дореволюционной власти" и революцией, или думают, что "писатели", особенно те, кто откликался на дореволюционные события в России, клеймил царскую власть и "заступался" за "народ" – являлись действительно "ухом, глазом и совестью мира". Большинство их помогало революции и потому и откликалось, разжигая страсти и вводя в заблуждение доверчивых и легкомысленных людей, ставших жертвой своей доверчивости.
Чем объяснить, что вы, прозорливцы, проникающие в глубины души человеческой, в душу эпох и народов, проходите мимо нас, русских, обреченных грызть цепи страшной тюрьмы, воздвигнутой слову? Почему вы, воспитанные на творениях также и наших гениев слова, молчите, когда в великой стране идет удушение великой литературы в ее зрелых плодах и ее зародышах?
Или вы не знаете о нашей тюрьме для слова – о коммунистической цензуре во вторую четверть XX века, о цензуре "социалистического" государства? Боимся, что это так. Но почему же писатели, посетившие Россию, – господа Дюгамель, Дюртен и другие – почему они, вернувшись домой, ничего не сообщили о ней? Или их не интересовало положение печати в
Послушайте, узнайте!
Идеализм, огромное течение русской художественной литературы, считается государственным преступлением. Наши классики этого направления изъемлются из всех общедоступных библиотек. Их участь разделяют работы историков и философов, отвергавших материалистические взгляды. Набегами особых инструкторов из общих библиотек и книжных магазинов конфискуется вся дореволюционная детская литература и все произведения народного эпоса. Современные писатели, заподозренные в идеализме, лишены не только возможности, но и всякой надежды на возможность издать свои произведения. Сами они, как враги и разрушители современного общественного строя, изгоняются со всех служб и лишаются всякого заработка.
Это первая стена тюрьмы, за которую засажено свободное слово. За ней идет вторая.
Всякая рукопись, идущая в типографию, должна быть предварительно представлена в двух экземплярах в цензуру. Окончательно отпечатанная, она идет туда снова – для второго чтения и проверки. Бывали случаи, когда отдельные фразы, одно слово и даже одна буква в слове (заглавная буква в слове "Бог"), пропущенные цензором, автором, издателем и корректором, вели при второй цензуре к безжалостной конфискации всего издания.
Апробации цензора подлежат все произведения – даже работы по химии, астрономии, математике. Последующая авторская корректура в них может производиться лишь по особому, каждый раз, согласию цензора. Без него типография не смеет внести в набор ни одной поправки.
Без предварительного разрешения цензора, без специального прошения с гербовыми марками, без долгого ожидания, пока заваленный работой цензор дойдет до клочка бумаги с вашим именем и фамилией, при коммунистической власти нельзя отпечатать даже визитной карточки. Господа Дюгамель, Дюртен могли легко заметить, что даже театральные плакаты с надписью "не курить", "запасный выход" помечены внизу все той же сакраментальной визой цензуры, разрешающей плакаты к печати.
Есть еще и третья тюремная стена, третья линия проволочных заграждений и волчьих ям.
Для появления частного или общественного издательства требуется специальное разрешение власти. Никому, даже научным издательствам оно не дается на срок больший двух лет. Разрешения даются с трудом и неказенные издательства редки. Деятельность каждого из них может протекать только в рамках программы, одобренной цензурой. На полгода вперед издательства обязаны поэтому представлять в цензуру полный список всех произведений, подготовляемых к печати, с подробными биографиями авторов. Вне этого списка, поскольку он утвержден цензурой, издательство не смеет ничего выпускать.
При таких условиях принимается к печати лишь то, что наверняка придется по душе коммунистической цензуре. Печатается лишь то, что не расходится с обязательным для всех коммунистическим мировоззрением. Все остальное, даже крупное и талантливое, не только не может быть издано, но должно прятаться в тайниках; найденное при обыске, оно грозит арестом, ссылкой и даже расстрелом.
Один из лучших государствоведов России – профессор Лазаревский был расстрелян единственно за свой проект российской конституции, найденный у него при обыске.
Знаете ли вы все это? Чувствуете ли весь ужас положения, на которое осуждены наш язык, наше слово, наша литература?
Если знаете, если чувствуете, почему молчите вы? Ваш громкий протест против казни Сакко, Ванцетти и других деятелей слова мы слышали, а преследования вплоть до казни лучших русских людей, повинных только в инакомыслии с властью, преследования и казни русских писателей, даже не пропагандирующих своих идей, за полной невозможностью пропаганды, проходят, по-видимому, мимо вас. В нашем застенке мы, во всяком случае, не слышали ваших голосов возмущения и вашего обращения к нравственному чувству народов. Почему?