Воспоминания

фон Тирпиц Альфред

Когда мы внешне пришли к полному соглашению, причем уступки были сделаны только с немецкой стороны, Холден, как уже указывалось, заявил, что вся беседа являлась только личным обменом информацией. Тем не менее, хотя дальнейшие переговоры в Лондоне потерпели крах, я остался верен своему обещанию пожертвовать одним кораблем, дабы не оставлять никакого сомнения в нашей доброй воле.

Ведение деловых переговоров с Холденом затруднялось присутствием кайзера. Когда беседа перешла на вопрос, имевший для нас решающее значение, а именно на политическое соглашение, Холден ответил уклончиво: обязательство нейтралитета, мол, невозможно вследствие отношений, связывающих Англию с Францией.

Когда мы покинули дворец, Холден выразил свое удовлетворение нашей беседой. Я вывел из нее, что: 1) новелла имеет для англичан второстепенное значение, а истинная их цель – парализовать развитие нашего флота, и что 2) англичане не предложили ничего такого, что можно было бы рассматривать как честное морское соглашение на основе

соотношения сил, указанного Ллойд-Джорджем в 1908 году. Им было скорее желательно, чтобы мы приняли в принципе неизменную и обесценивавшую наш флот формулу два киля против одного, что на долгое время подорвало бы выполнение нашего закона о флоте. Если бы мы приняли формулу два киля против одного, Англии было бы достаточно удовольствоваться в течение нескольких лет постройкой двух или трех кораблей в год, чтобы в силу договора ограничить затем наше строительство двумя или даже полутора кораблями ежегодно. Это означало конец закона о флоте; к тому же столкновение с нашим флотом перестало бы представлять для Англии известный риск, существование германского флота стало бы бессмысленным, а союз с Германией потерял бы свою международно-политическую ценность. Англичане надеялись навязать нам подобное отступление потому, что мы по всей видимости стремились к «соглашению» любой ценой. Далее, беседа привела меня к заключению, что: 3) о бетмановской формуле нейтралитета не было и речи и 4) наше подчинение в морских вопросах могло быть вознаграждено обманчивыми видами на африканские владения английских вассалов – французов, бельгийцев и португальцев, рассчитанными исключительно на фантазии кайзера и на стремление отдельных дипломатов к личному успеху.

Итак, Холден действовал не на деловой основе. Он прежде всего попытался вести переговоры для видимости, будучи готов подсластить нам подчинение и дать иллюзию некоего политического соглашения и колониальной экспансии, если взамен этого мы станем фактическими вассалами Англии. Истинное лицо Англии еще явственнее обнаружил первый лорд адмиралтейства Уинстон Черчилль, который 9 февраля – как раз тогда, когда Холден, держа под мышкой подаренный ему бронзовый бюст кайзера, спускался по лестнице берлинского дворца, произнес за завтраком в Глазго ту самую речь, в которой назвал германский флот «роскошью».

Пока в Англии господствовал взгляд на германский флот, как на роскошь, пока английский кабинет сам отвергал соотношение морских сил, равное 2:3, предложенное некогда Ллойд-Джорджем, до тех пор было бесполезно, а учитывая образ мыслей нашего имперского руководства, даже вредно в дипломатическом отношении приглашать в Берлин британских министров, которые не предлагали нам ничего, но зато не без ловкости сеяли раздоры в нашей собственной среде.

Если бы Холден обнаружил склонность к установлению разумного соотношения морских сил, то я был бы готов сказать ему: коль скоро соотношение, равное 2:3, получит право гражданства, а между нашими сторонами установится прочная дружба, наступит время для переговоров о соответствующем изменении также и действующего закона о флоте. Однако принятый английским министром метод переговоров, рассчитанный на обман наших фантазеров, а не на заключение двусторонней сделки, естественно заставил меня оставить при себе эту мысль, которая могла быть правильно понята лишь после того, как Англия признала бы нас мировой державой и предложила нам конкретные компенсации. Если имелась вообще возможность принудить Англию к серьезным переговорам вместо видимости переговоров, то для этого нужно было проявить стойкость в главном вопросе, касавшемся закона о флоте.

Какие выводы сделал канцлер из неудачи этой своей попытки соглашения, которая с самого начала обнаружила непонимание английской души и основывалась на нереальных предпосылках? Он стал искать козла отпущения и таковым в первый момент должен был оказаться я, ибо, я не соглашался слепо и без всяких компенсаций жертвовать германским флотом.

О заключительной беседе, которую Холден вел 10 февраля с канцлером, сообщение, напечатанное в «Манчестер Гардиан», говорит следующее: Холден интересовался главным образом вопросом о флоте и его обычный аргумент, что политическое соглашение останется нереальным, пока Германия не пойдет на некоторые уступки в области флота, не уменьшил подавленности канцлера, который стремился, насколько это было возможно, не дать идее соглашения с Англией потерпеть фиаско по вине Тирпица.

Я предоставляю читателю сверить эту защитительную речь с изложенным выше содержанием моих переговоров с Холденом, после чего он убедится, что моя уступка не была ничем компенсирована и что сам Холден считал новеллу делом второстепенным. Таким образом, даже канцлер наконец понял, что Холден стремился к аннулированию нашей судостроительной программы.

Переговоры продолжались затем в Лондоне. В ходе их становилось все более ясным, что Англия стремилась лишь к тому, чтобы склонить нас к односторонним уступкам в области строительства флота, не давая ничего взамен. Министерству иностранных дел не терпелось осуществить это одностороннее подчинение, и теперь оно стало оказывать на меня давление, требуя отказа от трех предусмотренных новеллой кораблей. Это требование равнялось отказу от новеллы в целом; приняв его, мы не смогли бы требовать

также и увеличения численности личного состава, ибо после отказа от строительства кораблей все обоснование проекта становилось нелогичным. Министерство иностранных дел не учитывало, что, не говоря уже об ослаблении Германии в военном отношении вследствие непроведения в жизнь реформы, после всего происшедшего, и в особенности после того как сам кайзер договорился с Холденом, подобная уступка безответственно наносила ущерб нашему престижу и толкала нас на наклонную плоскость, остановиться на которой невозможно. Дальнейшая скорбная история новеллы, подробности которой здесь не место приводить, показала, что наша дипломатия постепенно позволила навязать себе точку зрения, согласно которой Англия была будто бы вправе устанавливать размеры наших вооружений. Стойкость кайзера в конце концов предотвратила нашу капитуляцию и отказ от новеллы, торжественно возвещенной в тронной речи, без компенсации со стороны англичан. В результате всего происшедшего канцлер, видимо, почувствовал все же несостоятельность нашего представительства в Лондоне, ибо прежний посол был заменен крупнейшей тогда дипломатической величиной – бароном фон Маршаллем.

5

Князь Бюлов в 1908-1909 годах сумел сохранить в неприкосновенности достоинство Германии, хотя и хлопотал об улучшении англо-германских отношений. Напротив, метод переговоров, избранный нами в 1912 году, позволил англичанам взять по отношению к нам начальственный тон, от которого они, впрочем, корректно отказались, когда заметили, что мы все же не намерены идти к ним в подчинение. Улучшение англо-германских отношемий, ставшее столь заметным с весны 1912 года, заставило даже Бетмана и Кюльмана безоговорочно признать перед войной, что принятая мною точка зрения была правильна. Мне стали известны соответствующие высказывания обоих государственных деятелей. Утром 22 апреля 1914 года рейхсканцлер перед отъездом с Корфу имел с послом фон Вангенгеймом беседу, содержание которой последний сообщил сопровождавшему его чиновнику; чиновник в тот же день изложил ее в официальном донесении. Согласно этому донесению канцлер сказал: Не подлежит сомнению, что в 1911-1912 годах политика Тирпица была правильной; именно этой морской политике мы обязаны обнадеживающим состоянием наших отношений с Англией. Если он в то время не мог полностью осознать справедливость точки зрения Тирпица, то в настоящее время он полностью разделяет ее. Даже в июле 1911 года Бетман признал своим поведением, что видит во мне орудие мира. Когда же в июле 1914 года причины, не имевшие ничего общего с германским флотом, привели к катастрофе, Бетман-Гольвег вернулся к своей теории козла отпущения, которой он держался в 1912 году; в этом он встретил полное одобрение как со стороны англичан, которые утверждали, что не хотели войны, а потому старались придать делу такой оборот, будто я являлся подстрекателем к войне, так и со стороны германской демократии, которая теперь, после окончания войны, радостно и торжественно отказывается от свойственного ей в 1900-1914 годах понимания необходимости военной мощи для Германии.

Не могу отказать себе в удовольствии привести здесь образчик современной германской историографии. «Франкфуртер Цейтунг» пишет (1918 г, #330): Разве лорд Холден не был в Берлине, разве он не предлагал заключить договор, по которому наш флот должен был лишь несколько уступать английскому. Бетман не принял этого предложения, и мы хорошо знаем, почему он поступил так. Не потому, что таково было его собственное желание, не потому, что он считал такое решение вопроса вполне обеспечивающим законные интересы Германии, а лишь по той причине, что он выказал жалкую трусость перед Тирпицем и его подручными-журналистами, перед наглой и преступной пропагандой, которую имперское морское ведомство вело за счет германского налогоплательщика.

Низость (не говоря уже о лживости), которую отражают подобные высказывания печати, к сожалению, далеко не единичные, освобождают Англию от забот по подысканию доказательств собственного благородства и германской подлости. На самом же деле, предложение лорда Холдена сводилось в конечном счете к отмене германского закона о строительстве флота, и лишь из «Франкфуртер Цейтунг» я почерпнул не совсем точную информацию о том, будто канцлер считал отмену закона вполне обеспечивающей законные интересы Германии. Меня, видимо, хотели сделать козлом отпущения, который-де свел на нет предпринятую Холденом честную попытку примирения{145}.

Но хорошо ли поступает Германия с точки зрения собственных интересов, когда разрешает поносить всех тех, кто заботился об ее безопасности и обороне?

Исходя из своей точки зрения, «Франкфуртер Цейтунг» имеет право спросить: раз действия Тирпица были настолько вредными, почему кайзер не сделал соответствующих выводов и не уволил его (в 1911-1912 годах сделать это было очень легко, ибо я неоднократно подавал прошение об отставке), или не отказался хотя бы дать свою подпись?

Со своей стороны я ставлю следующий вопрос перед теми немцами, которые полагают, что в 1914 году англичане вступили в войну из-за германского флота, а не из желания поддержать равновесие на континенте или из зависти к торговому конкуренту: считают ли они, что решимость к вступлению в войну созрела под влиянием новеллы 1912 года или же осуществления закона о строительстве флота?