Воспоминания

Джильи Беньямино

Январь и часть февраля 1954 года я провел в Специи, Карраре, Местре и некоторое время в Венеции — пел в «Сельской чести» и «Паяцах». Но должен был признаться самому себе, что впервые делал это с некоторым усилием. Я надеялся, что публика этого не заметила. Когда гастроли закончились, я почувствовал, что очень устал.

16 февраля я выступил с концертом в Париже в театре «Шайо», а 20-го уже пел в «Альберт-холле» в Лондоне. Я снова долго ездил по Англии, и этот раз побывал в Йорке. Два месяца провел на Британ­ских островах, месяц в Бельгии, Западной германии

и Швейцарии, и только в конце сентября вернулся в Рим.

Симптомы не оставляли уже никакого

сомнения. Я все больше и больше чувствовал усталость. Теперь, если я хотел достойно закончить свою карьеру, следовало сдержать обещание, данное самому себе, — оставить сцену.

Принять это решение было мучительно трудно. Но когда я наконец решил это летом 1954 года, то сразу же почувствовал себя лучше и спокойно стал строить планы прощальных концертов.

Оперу я оставил в то же лето. Многие из последних представлений я дал в родной провинции Марке. Я пел в «Силе судьбы» в Пезаро, Анконе, Фермо и 15 августа — последний раз в «Сельской чести» и «Паяцах» — мне еще удавалось это — на «Арене Беньямино Джильи» в Реканати. Это еще не настоящее прощание, говорил я себе, ведь тут, в этих родных местах, между Апеннинами и Адриатикой, я проведу остаток своих дней. И, ухватившись за эту мысль, я сумел удержаться от слез, когда отвечал на последние аплодисменты.

Однако это было только началом. Предстояли еще прощальные концерты в разных городах и странах. В Лондоне, Лисабоне, Берлине, Копенгагене, я ведь не смогу утешаться так же, как тут: «Я еще вернусь сюда!» Но свою долю лавров и аплодисментов я уже получил, и эти прощальные концерты, от которых у меня разрывалось сердце, относились уже к тому, чем приходится расплачиваться за успех.

Короткие визиты в Германию и Лондон (два исполнения Реквиема Верди и концерт в «Альберт-холле») уже были запланированы на начало осени. Но это, решил я, не может быть прощальным концертом. Слиш­ком дороги мне были верные слушатели в Германии и Англии. Я вернусь к ним позднее, чтобы попрощаться как следует.

Мой первый прощальный концерт состоялся в Ам­стердаме в октябре 1954 года. В ноябре я ездил с прощальными гастролями по Скандинавии, затем пел в Стокгольме, Гетеборге, Осло, Копенгагене и Аарлборге. Несмотря на грустное настроение, я не мог отказаться от желания познакомиться с новой публикой и поехал в Финляндию, пел в Хельсинки первый и, увы! —последний раз. В конце ноября я пел в Па­риже, Брюсселе, Антверпене. И всюду звучало: прощайте, прощайте, прощайте!

Рождество я провел дома, но 1 января 1955 года снова был в поезде. Мое прощальное турне по Герма­нии и Австрии началось 3 января во Фрейбурге, 5 фев­раля я приехал в Берлин и, наконец, 19 февраля в Вену.

Как бы я ни старался, я не смог бы описать эти прощальные концерты во всех подробностях. Воспоминания эти слишком свежи и печальны. Читатель, ко­торый, следил за мной до сих пор, легко может пред­ставить себе, что я испытывал при этом.

Мои последние выступления в Великобритании на­чались 25 февраля 1955 года концертом в «Альберт-холле», затем я пел в Глазго, Ньюкастле, Блэкбурне, Ливерпуле, Лейчестере, Стоктоне и, наконец, 20 марта в Манчестере. Мое прощание с Лондоном состоялось 6 марта еще одним и последним концертом в «Альберт-холле». Из Англии я отправился в Португалию, в Лисабон, где в последние годы бывал так часто. Там в конце марта я дал два прощальных концерта.

У осужденного на смерть есть право на последнее в жизни желание. В Соединенных Штатах я не был больше шестнадцати лет. Многие, наверное, уже забыли меня в этой стране. Ведь вчерашний день —

достояние мусорного ящика, так что я не уверен был, что мне так уж необходимо попрощаться с Америкой. Но я не забыл американцев, и все больше хотелось спеть для них еще раз. Мне хотелось в последний раз услышать «Мистер Джигли!», хотелось последний раз взглянуть на мой «Метрополитен».

И я снова отправился в Америку. 17 апреля 1955 года я выступал в «Карнеги-холле», а он ведь находился всего в нескольких шагах от квартиры на 57-й стрит, где я прожил когда-то двенадцать лет. Как изменился с тех пор Нью-Йорк! Друзья мои веселились — я же только и делал, что изумлялся на каждом шагу.

В «Карнеги-холл» я выступил еще с двумя концертами — 20 и 24 апреля. В программу последнего концерта — моего прощания с Нью-Йорком — я включил арию «О, чудный край» из «Африканки» (кто-нибудь из публики, наверное, слышал ее раньше, когда я пел ее в «Метрополитен»), арию Оттавио из «Дон-Жуана» и «Плач Федерико» из «Арлезианки» Чилеа. Весь концерт — исполнение, аплодисменты, крики, кашель и все прочее — был записан на долгоиграющую пластинку, и теперь я часто слушаю ее.

Хорошо было бы еще раз увидеть Сан-Франциско, еще раз проехаться, как обычно, по всем городам от Атлантического до Тихого океана. Но я боялся, что после такого длительного путешествия уже не в силах буду дать публике все лучшее, что могу. Поэтому я вы­брал гораздо более скромный маршрут.

Из Нью-Йорка я поехал в Хартворд в Коннектикуте, затем в Филадельфию, Торонто, Чикаго, Монреаль, Оттаву, Квебек, Кливленд и Вашингтон. Мой концерт в Вашингтоне 25 мая 1955 года был моим самым последним прощанием — я действительно в последний раз выступал перед публикой.

Ровиго — Вашингтон — круг моей карьеры замкнулся. Я пел в театрах и концертных залах сорок один год!

ГЛАВА LV

Я попытался рассказать здесь как можно точнее все о своей долгой жизни певца. Я рассказал не обо всем и не все о самом себе. Это было бы нескромно, нетактично и, самое главное, скучно, потому что, как я уже говорил, если не считать моего голоса, во всем остальном я самый обыкновенный человек.

Я несколько подробнее говорил о первых годах своей жизни. Это потому, что формирование мое как певца было неразрывно связано с ними. И если в последней части книги личных воспоминаний стало меньше, то потому лишь, что события личной жизни при том немногом, что могло быть в ней, никак не влияли больше на мою карьеру.

Я писал эти страницы несколько безалаберно, довольно торопливо и прихотливо и приводил разные даты и подробности о некоторых спектаклях с тем расчетом, что это может быть полезно исследователям оперы. Но я писал также и о некоторых посторонних, но любопытных вещах для того просто, чтобы развлечь немного рядового читателя. И поскольку я не писатель, я даже не приношу своих извинений.

А теперь я хотел бы воспользоваться этой послед­ней возможностью, чтобы поблагодарить мою публику, всех тех, для кого я где-либо и когда-либо пел. Любой, кто прочтет эту книгу, я надеюсь, поймет, что значила для меня поддержка публики: в известном смысле это было для меня все. Я мог бы, разумеется, петь и в пустыне или так, как поют в ванной, — ради развлечения. Но только благодаря публике эти упражнения для легких, диафрагмы и голосовых связок стали для меня моей духовной жизнью. Словно белка, собирающая на зиму свои ореховые сокровища, складываю я в кладовую своей памяти все аплодисменты моих слушателей.