Воспоминания
Шрифт:
Линда ответила ей очень спокойно:
– Мне кажется, ты перенесла тяжелый удар, когда умерла твоя мама, затем судебные дела об опеке. Тогда ты не знала, как все обернется.
– Да, – проговорила задумчиво Ванесса. – Кто-то заикается. А я – фригидная.
Глаза Ванессы смотрели печально, когда она вновь взглянула на Линду. Линда покачала головой:
– Вовсе не обязательно. Более того, я серьезно сомневаюсь в этом. Ты же ни с кем не занималась любовью, Ванесса, так что пока просто не знаешь себя.
– Да, это правда. Я – ничто.
Ванесса разочаровалась
– Дай себе время. Джон, видимо, отличный парень. Может быть, он будет многое для тебя значить.
– Может быть. – Ванесса вновь вздохнула. – Если я ему позволю…
Нельзя сказать, чтобы Ванесса не догадывалась о своих проблемах. Она даже начала задумываться о них, что обрадовало Линду. Может быть, в конце концов она справится с ними. Блокировка, возникшая так много лет назад, наконец начала причинять ей беспокойство.
Две ночи Линда плохо спала, плод опустился и тянул с такой тяжестью, что стало очень трудно ходить. То и дело выступала испарина, она чувствовала себя несчастной и беспокойной. В пять утра Линда проснулась и села на кровати, спина болела, сердце учащенно билось, она не могла спать, в конце концов, перестала стараться заснуть и поднялась приготовить чашку кофе. От кофе у нее начались судороги, и к семи часам, когда проснулся Тэдди, она чувствовала себя как лев, запертый в узкую клетку.
– Во сколько ты встала, любимая?
Он удивился, увидев ее проснувшейся и такой деловой. С шести часов она уже побывала в детской, вновь перевернув все веши и в который раз проверив чемоданчик, собранный для младенца. Уже несколько месяцев он не видел ее столь энергичной. Внезапно лицо Линды исказилось, Тэдди внимательно всмотрелся в нее.
– Что-то случилось?
Он спросил ее как бы между прочим, а Линда между тем продолжала проверять свои вещи на туалетном столике.
– От этой чертовой чашки кофе у меня начались судороги. – Как только она это сказала, лицо ее опять исказила боль, она схватилась за живот и тут внезапно поняла, в чем дело. Подняв голову, она с удивлением посмотрела на Тэдди, затем широко улыбнулась. – Господи Боже мой, кажется, у меня начались роды.
– Во сколько ты встала?
– Около пяти. Мне как-то не спалось, поэтому я пришла сюда и занялась делами.
Он усмехнулся, глядя на нее:
– Да, для врача ты не слишком грамотна. Когда начались схватки?
– Около пяти тридцати.
Но они были такие слабые, что она даже не поняла, что начались роды.
– Почему ты не позвонила врачу?
– Уже?
Он кивнул:
– Уже.
Ей сорок лет. Тэдди больше не собирался играть в эти игры и тянуть до последней минуты. Он настоял на том, чтобы немедленно отвезти ее в госпиталь, хотя схватки едва только начались. Все казалось приключением, когда она приняла душ, надела чистое платье и поцеловала его на прощание:
– Когда вернемся сюда, мы станем мамочкой и папочкой.
Тэдди улыбнулся, он с нежностью поцеловал Линду. В последние недели они не могли заниматься любовью, и он изголодался по ее телу.
– Поскорее уносите отсюда свою
Но как только он это произнес, Линда почувствовала первую настоящую острую боль и удивленно вскрикнула. Тэдди подхватил ее под руку, чтобы она не упала.
– Кажется, любимая, нам лучше двинуться в путь. Последнего ребенка я принимал на квартире двадцать пять лет назад и, честно говоря, не умираю от желания повторить это еще раз.
– Трусишка, – проговорила она улыбаясь.
Когда они приехали в госпиталь, Линда начала волноваться. Боли стали появляться через регулярные промежутки времени. Она всем улыбалась и буквально кипела от энергии и возбуждения. В госпитале Тэдди помог ей распаковать чемодан, и когда вернулся в палату, она уже лежала в кровати в розовом госпитальном халате, волосы красной лентой связаны на затылке.
– Господь милосердный, ты выглядишь так, словно собираешься сниматься в кино, а не рожать.
Линда сияла гордостью, перенося очередной приступ боли.
– Разве не так выглядят женщины, когда рожают детей?
– Не знаю, спроси у специалиста.
Врач осмотрел Линду и сказал, что все идет замечательно. Она решила рожать самостоятельно, хотя врач предложил ей прибегнуть к помощи медицинских препаратов. Линда и Тэдди решили, что ребенку будет полезнее, если не прибегать к помощи лекарств.
Через несколько минут боли стали чаще и интенсивнее, а час спустя Тэдди попросил ее расслабиться. Глаза Линды начали туманиться, на лбу выступили капли пота, волосы прилипли к лицу. С каждым новым приступом боли она крепче стискивала его руку.
– Это не так просто, как мне казалось.
Линда с тревогой взглянула на мужа и, когда пришел очередной приступ боли, стиснула зубы и задержала дыхание. Ему пришлось прикрикнуть на нее, чтобы заставить дышать. Когда приступ ослаб, он вытер лоб жены влажной тряпочкой, дал лед, нежно сжал руку и сказал, что она отлично держится. Сестры входили и выходили, подбадривая ее, говорили, что дела у нее идут отлично, а в коридоре сплетничали по поводу того, что и Тэдди, и Линда были врачами. Сестры и раньше видели роды по методике Ламазе, а в 1971 году они стали почти обычным делом, но они ни разу не видели, чтобы этому методу следовали с таким усердием.
Следующая стадия длилась до самого полудня, к шести часам Линда почти обессилела. Лицо ее исказилось от боли, волосы прилипли к лицу, она отчаянно старалась не кричать, но очередной приступ боли заставил ее вскрикнуть и устремиться к Тэдди.
– Не могу… Скажи, чтобы они дали мне чего-нибудь… Скажи… Пожалуйста… О Господи…
Но он уговорил ее не делать этого, сказав, что все идет отлично. Все было совсем иначе, чем когда рожала Сирина. Когда он в то утро прилетел в Лондон, он знал, что она умирает. Промедли он еще чуть-чуть – и сердце остановилось бы, не выдержав нагрузки. Ребенок тоже бы умер, если бы он не предпринял быстрых мер. В случае с Линдой было по-другому. Вне всякого сомнения, она испытывала сильнейшую боль, но все шло положенным природой чередом.