Воспоминания
Шрифт:
Бывший адъютант Гитлера от сухопутных войск полковник Энгель, командовавший теперь 12-й пехотной дивизией под Дюреном, также заключил на свой страх и риск соглашение с противником о выносе раненых с поля боя в перерывах между боевыми действиями. Опыт показывал, что заводить в ставке разговор о подобных договоренностях неразумно: Гитлер рассматривал их как проявление «расхлябанности». Все мы часто слышали, как он издевательски отзывался о мнимой рыцарственности прусской офицерской традиции. В отличие от Западного фронта обоюдная ожесточенность и безнадежность войны на востоке только усиливала стойкость простого солдата, и естественные человеческие соображения там просто не могли проявиться.
На моей памяти Гитлер всего один-единственный
В сентябре 1944 г. фронтовые генералы, промышленники и гауляйтеры западной части страны ожидали, что войска американцев и англичан, используя свое превосходство, отбросят наши, почти безоружные и измотанные части в крупной непрерывной наступательной операции (7). Никто уже не надеялся на то, что мы сможем задержать их, никто, сохранивший хоть капельку реального взгляда на положение дел, не верил уже в новое "чудо на Марне, но уже только в нашу пользу (нужен комментарий — В.И.).
В обязанности моего министерства входила подготовка к разрушению промышленных предприятий и сооружений всех видов, в том числе и на чужой территории, занятой нами. Гитлер еще при отступлении в Советском Союзе издал приказ о «выжженной земле», рассчитывая тем самым в известной мере обесценить любые успехи противника в отвоевывании пространства. Он без колебаний дал аналогичные приказы применительно к западным странам, как только англо-американская армия вторжения начала развивать первоначальный успех из района высадки в Нормандии. В первое время в основе этой разрушительной политики лежали трезвые оперативные соображения. Замысел состоял в том, чтобы всеми способами не дать противнику закрепиться, максимально затруднить ему снабжение и пополнение ресурсов за счет освобождаемой страны, а также — осложнить налаживание ремонтных служб, восстановление электро— и газоснабжения, а в более отдаленной перспективе — и развертывание производства вооружений. До тех пор, пока неопределенным оставалось время окончания войны, мне эти соображения представлялись резонными, но с того момента, когда полное поражение стало неминуемым, они теряли всякий смысл.
Перед лицом безнадежной ситуации было только естественно, что моя позиция заключалась в том, чтобы выйти из войны с по возможности наименьшими опустошениями, которые не легли бы неподъемным бременем на процесс восстановления. Я не был в плену тех тотально-апокалиптических настроений, которые все усиливались в приближенных к Гитлеру кругах. При этом мне удалось переиграть Гитлера, который все безогляднее и ожесточеннее увлекал всеи вся за собой в катастрофу, при помощи поразительно простого трюка — использованием его же собственных аргументов. Поскольку он всегда, в самых отчаянных ситуациях настаивал на том, что оставляемые территории вскоре будут отвоеваны у противника, мне всего-навсего требовалось со ссылкой на эти утверждения доказывать необходимость их промышленного потенциала для обеспечения производства вооружения — разумеется, после их возвращения под наш контроль.
Уже вскоре после начала англо-американского вторжения, 20-го июня, когда американские войска прорвали фронт и взяли в клещи Шербур, этот аргумент сработал и повлиял на решение Гитлера, что «несмотря на нынешние трудности на транспорте в прифронтовой полосе, речь никоим образом не может идти об отказе от находящегося на ней промышленного
Теперь Гитлер снова заговорил о необходимости тотальных разрушений французской промышленности. 19 августа, когда войска союзников находились еще к северо-западу от Парижа, мне все же удалось добиться его согласия на то, что попадающие в руки противника промышленные предприятия и электростанции должны быть выведены из строя, но не разрушены (10).
Однако, добиться от Гитлера общего принципиального решения по данному вопросу пока не удавалось, и мне приходилось по конкретным случаям всевремя пускать в ход уже ставший просто пошлым аргумент, что все отступления носят временный характер.
Когда в конце августа войска противника вплотную подошли к железнорудному бассейну между Лонгви и Бри, возникла в известном смысле новая ситуация, поскольку в 1940 г. лотарингская область была практически насильственно включена в Рейх, и мне впервые при исполнении приказа пришлось иметь дело с гауляйтером. Было очевидно, что убедить его в оставлении территории без разрушений не удастся, и я обратился непосредственно к Гитлеру и получил от него указание сохранить рудники и промышленные объекты, о чем и поставить в известность соответствующих гауляйтеров (11).
С середине сентября 1944 г. Рехлинг сообщил мне в Саарбрюккене, что французские рудники отошли к противнику в целости и сохранности. Но получилось так, что электростанция, от которой работали насосы этих рудников, осталась по нашу сторону линии фронта. Рехлинг осторожно зондировал, может ли он продолжить подачу энергии по еще неповрежденной линии элктропередач на насосную станцию рудников. Я дал свое согласие. Одобрил я и предложение командира какой-то воинской части снабжать электроэнергией оставленный нами Люттих, чтобы не оставить без нее госпитали и больницы — собственное городское энергоснабжение оказалось по другую сторону фронта.
Через несколько недель, с середины сентября, я оказался перед проблемой — что делать с немецкой промышленностью? Естественно, что руководители предприятий отнюдь не хотели разрушения своих заводов и фабрик. К моему изумлению, эту точку зрения поддержали некоторые гауляйтеры прифронтовой полосы. Настало какое-то странное время. В разговорах, полных двусмысленности, ловушек и обходных путей, прощупывались взгляды друг друга, заключались тайные договоренности, выскзав откровенно свою позицию, каждый становился заложником своего собеседника.
Чтобы обезопасить себя от Гитлера на тот случай, если до него дойдет информация о непроведении в немецкой прифронтовой полосе мероприятий по разрушению промышленности, я в отчете о поездке 10-14 сентября сообщал, что даже в непосредственной близости от фронта производство еще относительно прилично поддерживается. Стараясь преподнести ему свои предложения в удобоваримой форме, я пустился в рассуждение, что если, к примеру, в прифронтовом Ахене работает предприятие, дающее в месяц четыре миллиона патронов, то целесообразно до последней минуты продолжать, даже и под артобстрелом, производство для непосредственных нужд пехотно-стрелковых частей. Неразумно выводить из строя коксовые печи в Ахене, если они, располагая запасом угля, в состоянии, как и прежде, снабжать газом Кельн, да еще к тому же поставлять войскам ежедневно несколько тонн бензола. Неправильно было бы выводить из строя электростанции в непосредственной близости от фронта, поскольку от них зависит почтовая служба обширных регионов и в свою очередь телефонная система связи в армии. Одновременно, с ссылкой на прежние указания Гитлера, я направил всем гауляйтерам телеграммы о недопущении разрушений действующих промышлнных объектов (12).