Воспоминания
Шрифт:
Краткий послужной список на память моим старым и новым друзьям *
В 1844 году я приехал в Петербург, весь под веяниями той эпохи, и начал печатать напряженнейшие стихотворения, которые, однако, очень интересовали Белинского, чем ерундистее были.
В 1845 году они изданы книжкою. Отзыв Белинского * .
В 1846 г. я редактировал «Пантеон» и — со всем увлечением и азартом городил в стихах и повестях ерундищу непроходимую. Но за то свою — не кружка.
В 1847 году поэтому за первый свой честный труд, за «Антигону», я был обруган Белинским * хуже
Я уехал в Москву — и там нес азарт в «Городском листке» — но опять-таки свой азарт — и был руган.
Вышла странная книга Гоголя * , и рука у меня не поднялась на странную книгу, проповедовавшую, что «с словом надо обращаться честно».
Вышла моя статья в «Листке», и я был оплеван буквально [подлецом] именем подлеца, Герценом и его кружком.
В 1848 и 1849 году я предпочел заниматься, пока можно было, в поте лица — работой переводов в «Московских ведомостях» * .
В 1850 году — послал, не надеясь, что она будет принята, — статью о Фете * . Приняли. Я стал писать туда летопись московского театра. Не надолго. Не переварилась.
Явился Островский и около него как центра — кружок, в котором нашлись все мои, дотоле смутные верования. С 1851 по 1854 включительно — энергия деятельности * — и ругань на меня неимоверная, до пены у рту. В эту же эпоху писались известные стихотворения * , во всяком случае, замечательные искренностью чувства.
«Москвитянин» падал от адской скупости редактора * . «Современник» начал заискивать [меня] Островского — и как привесок — меня, думая, что поладим. Факты. Наехали в Москву Дружинин и Панаев. Боткин (дотоле враг, оттоле приятель) свел меня с ними.
С 1853 по 1856, разумеется урывками, переводился «Сон» * . Летом 1856 года я запродалего Дружинину за 450 р.
Летом же написана одна из серьезнейших статей моих — «Об искренности в искусстве», в «Беседе» * . Молчание.
Вдруг совсем неожиданно я явился в «Современнике» с прозвищем «проницательнейшего из наших критиков».
В 1857 году выдался случай ехать за границу. Там я ничего не писал, а только думал. Результатом думы были статьи «Русского слова» в 1859.
Возврат вообще был блистательный. Сейчас же готовились выдать патент на звание обер-критика. Некрасов купил у меня разом 1) «Venezia la bella», 2) «Паризину» Байрона и 3) «Сон» в его будущее издание Шекспира.
В мое отсутствие вышли только — 1) мои стихотворения лучшей, москвитянинской эпохи жизни * — у Старчевского в «Сыне», 2) статьи о критике в «Библиотеке» * (mention honorable [10] с готовым патентом на обер-критика) и «Сон».
10
почетная награда (франц.).
При статьях «Русского слова» * — вот как: цензор Гончаров сам занес мне первую * , с адмирациями * . При последующих — град насмешек Добролюбова * , взрыв ослиного хохота в «Искре» * и
Немало меня удивили потом братья Достоевские, Страхов, Аверкиев мнением о них — и особенно Ильин * , катающий из них наизусть целые тирады.
А мысли-то мои прежние, москвитянинские — вообще все как-то получили право гражданства.
В июле 1859 в отъезд графа Кушелева — я не позволил г. Хмельницкому вымарать в моих статьях дорогие мне имена Хомякова, Киреевских, Аксаковых, Погодина, Шевырева. Я был уволен от критики. Факт.
Негде было писать — стал писать в «Русском мире» * . Не сошлись. У Старчевского * не сошлись.
В 1860 году — я получил приглашение и вызов * . Я поехал на свидание и привез ответ на дикий вздор Дудышкина * «Пушкин — народный поэт». Читал Каткову — очень нравилось. Отправился в Москву через месяц в качестве критика. Статей моих не печатали * , а заставляли меня делать какие-то недоступные для меня выписки о воскресных школах и читать рукописи, не печатая, впрочем, ни одной из мною одобренных (между прочим, «Ярмарочных сцен» Левитова) * и печатая…евины Раисы Гарднер * — обруганные мною по-матерну. Зачем меня приняли? Бог единый ведает… За тем должно быть, чтобы после заявлять, что я стащил у них со стола гривенник * . Факты.
Опять в Петербург. Начало «Времени»… Хорошее время и время недурныхмоих статей. Но с четвертой покойнику M. M. — стало как-то жуткочастое употребление имен (ныне беспрестанно повторяемых у нас) Хом и проч.
Вижу, что и тут дело плохо. В Оренбург.
Воротился. Опять статьи во «Времени»… Дурак Плещеев — писал, между прочим, Михаилу Михайловичу * по поводу статей о Толстом * , что «в статьях Григорьева найдешь всегда много поучительного». Еще бы — для него-то, бабьей сопли! Получше люди находили — да еще тирады, как Ильин, наизусть катали!
Недурное тоже время! Ярые статьи о театре * — культ Островскому и смелые упреки Гоголю за многое * — бесцензурно и беспошлинно.
Нецеремонно перенес три больших места из старых статей в новые, не находя нужным этих мест переделывать. Опять «в похищении гривенника» возрадовавшимися этому нашими врагами * , и обвинен в неизвинительной распущенности друзьями, забывшими — что целый год зеленого «Наблюдателя» — статьями целиком, как о Полежаеве, переносил в «Записки» Белинский * .
Запрет «Времени» * . Горячие статьи в «Якоре».
Опять «Эпоха». Опять я с теми же культами — теми же достоинствами и недостатками. Цензура!
Ну — и что ж делать?.. Видно, и с «Эпохой», как критику, а не как другу конечно и не как писателю — приходится расставаться… Тем более… но пора кончить.
1864 года. Сентября 2.
Писано сие конечно не для возбуждения жалости к моей особе ненужного человека, а для показания, что особа сия всегда, — как в те дни, когда верные 50 рублей Краевского за лист меняла на неверные 15 рублей за лист «Москвитянина», — пребывала фанатически преданною своим самодурным убеждениям.