Восстание среднего класса
Шрифт:
Что касается российского населения, то оно пока еще не вполне осознало смысл происходящего. Пробуждение общественного сознания происходит с трудом – как и положено зимой жертвам «летнего времени», которые пытаются в кромешной тьме разобраться, наступило ли уже утро…
Но рассвет наступает. И если российские элиты готовы брать пример со своих западных партнеров, демонтируя образование и здравоохранение, разрушая систему социальной защиты, то и жители нашей страны все внимательнее присматриваются к происходящему в Европе. Либеральная оппозиция боится социальных требований. Она мечтает все устроить «по-западному» в то самое время, когда на самом Западе народы восстают против
Когда придет время социального протеста, мы обнаружим, что Россия действительно стала европейской страной. Только вряд ли отечественным либералам это понравится.
Знамена и ленточки
Столицы проводили 2011 год митингами, а политические комментаторы всех мастей наводнили интернет и прессу текстами, количество которых сопоставимо с численностью протестующих. Все уже высказались по нескольку раз, кто восторженно, кто скептически. Но, увы, мало кто попытался не оценивать происходящее, а понять его.
Те, кто приравнивают московские события к захвату площади Тахрир в Каире, обещая бурный рост движения, видимо, очень слабо представляют себе, что такое настоящая борьба на улицах. В Каире была многодневная оккупация площади в условиях непрерывной конфронтации с полицией. Да и сама площадь Тахрир была не просто местом, допускающим огромное скопление людей, а важнейшим городским узлом, заняв который народ блокировал значительную часть деловой и туристической активности. Люди, собравшиеся на площади, были полны решимости драться и погибнуть – они действительно ничего и никого не боялись.
Уличная толпа в Москве была гораздо более мирной, хотя вечером 5 декабря ситуация действительно вышла из-под контроля. И если бы шесть тысяч протестующих не двинулись, повинуясь какому-то непонятному «зову предков», пробиваться через полицейские кордоны на Лубянку, а рванули по беззащитной Маросейке к Новой площади, еще неизвестно, чем бы все кончилось. Митинг на площади Революции, назначенный на 10 декабря, еще сохранял эту протестную энергию, необходимую для уличного действия, и либеральные лидеры, самозванно взявшие на себя «представительство» интересов улицы, вместе с властями сделали все возможное, чтобы разрядить обстановку.
Перемещение митинга с площади Революции на Болотную площадь имело самые серьезные практические и политические последствия. Это был не только шаг, направленный на снижение уровня конфронтации, но и попытка, в целом успешная, превратить массовые выступления в череду плановых мероприятий, управляемых и контролируемых все той же либеральной элитой, которой для легитимности пришлось включить в свою среду некоторое количество националистов и левых. Вместо массовых волнений мы получили народные гулянья с воздушными шариками и белыми ленточками. Численность митингующих выросла, но это лишь ослабило их в качестве уличной силы. Алексей Навальный 24 декабря на проспекте Сахарова мог сколько угодно орать, что он собирается взять Кремль. Но люди, слушавшие его, ничего штурмовать не собирались, да и не могли. Это была уже совершенно иная толпа, мало похожая на сборище сердитых молодых людей, которое мы видели на Чистых прудах и на Триумфальной в первые дни протестов.
Напрашивается подозрение, что лидеры сознательно «придерживают» уличные массы на всякий случай, пока не достигнуты договоренности о новом разделе власти. Сколь бы грозные проклятия ни сыпались на правительство и администрацию с митинговых трибун, ни для кого не секрет, что переговоры между чиновниками и оппозиционерами идут не прекращаясь, причем как правительственные начальники, так и оппозиционные лидеры еще
И все же объяснять демобилизацию протеста исключительно кознями либералов неправильно. Если массовые выступления удалось сравнительно легко перевести в заранее заготовленное и безобидное русло, значит, сами протестующие еще не созрели для чего-то более серьезного. И если после ареста Сергея Удальцова среди московских активистов не нашлось больше ни одного претендента на роль Камилла Демулена, значит, время радикальных действий еще не пришло. Героем дня стала гламурная Вожена Рынска, поющая «Варшавянку».
Но революция идет своим чередом, проходя через спады и подъемы. Тот, кто иронизирует по поводу бунта столичного среднего класса, который, якобы, не может иметь серьезного политического эффекта, не понял главного, а именно того, что перед нами первый всплеск широкого и еще не развившегося движения. Будут еще меняться и лозунги, и лидеры, и даже цели.
Вчерашние радикалы, прямо на глазах забывают все, что они читали у Маркса, Ленина, Кропоткина или Троцкого, и впадают в эйфорию, восхваляя гражданский подъем, а неколебимые догматики не видят в происходящем ничего, кроме торжества либеральной пошлости. Ни те, ни другие не хотят признать, что революция имеет собственную логику. И осуждать сегодняшний протест на том основании, что он не соответствует нашим абстрактным идеям о «правильной» политике, это все равно, что критиковать французов весной 1789 года за то, что они шли не за не известным еще никому Робеспьером, а за интриганом и оппортунистом Мирабо. И в самом деле, что это там за люди в напудренных париках, что за светские дамы, разве это революция?
Левые, возмущающиеся сегодня «неправильным» социальным составом митингующих или недостатком революционной риторики в речах ораторов, явно не желают понять, что именно это и свидетельствуют о глубине и необратимости происходящих перемен. Первая волна революционного подъема только такой и может быть, и ее смысл в деконсолидации элит и их социальной базы. Поэтому именно появление всякого рода божен и прочих представителей «креативного класса» среди протестующих принципиально важно. Для успеха будущих выступлений социальных низов очень полезно, чтобы выступления протеста не разбились о консолидированную позицию «благополучной» части общества.
Кризис верхов на первом этапе революционного процесса выражается в расколе правящей группы, а вовсе не в торжестве радикальных идей. Время социальных перемен (а не радикальных речей) наступит позднее. Без Неккера и Мирабо не было бы Дантона и Робеспьера. Без Февраля не было бы Октября.
Приходится, конечно, с горечью констатировать, что наши нынешние претенденты на роль Мирабо отличаются от своего французского предшественника не только еще большей продажностью, но и откровенным косноязычием, но тут уж, как говорится, чем богаты, тем и рады. Эпоха твиттера не располагает к развитию красноречия.
Главное условие любой революции – кризис верхов. Если верхи консолидированы, то даже очень мощное народное недовольство, даже катастрофический кризис экономики могут оказаться недостаточными, чтобы система начала рушиться. Но если верхи в силу внутренней дезорганизации, бюрократического развала и склоки между группами теряют контроль над ситуацией, даже сравнительно умеренные «толчки» могут вызвать обвал. Именно это мы наблюдаем сегодня. По-хорошему ничего еще и не началось. Протесты в столицах далеко не таковы, чтобы всерьез угрожать власти. Но правящие круги переполошились не на шутку, начали говорить о реальной многопартийности, пообещали политическую реформу.