Восстание в крепости

Илькин Гылман

— Стой! — раздался за спиной голос Расула. — Теперь можешь развязать глаза. Но предупреждаю: обернешься — получишь пулю меж лопаток.

Бахрам стянул с глаз платок и быстро зашагал по лесной тропе, глядя себе под ноги.

Горизонт на востоке посветлел. Лай собак слышался совсем близко. Бахрам долго петлял, прежде чем вышел на знакомую тропинку. Затем спустился к речушке Талачай.

Когда он добрался до города, пели уже третьи петухи.

После того как гачаги увели Бахрама, старая Айше уже не могла сомкнуть глаз. Она сидела

без движений, прислонившись головой к косяку двери. Месяц несколько раз появлялся и опять исчезал за низкими, быстро бегущими облаками. Вот он опять выскользнул из-за мглистого облака и заглянул в печальные, затуманенные слезами глаза старой Айше.

Тени во дворе стали длинными. Собаки чабанов на том берегу Талачая долго лаяли, но вот и они замолчали. А мать Бахрама все сидела на пороге и ждала сына.

В доме соседки Шушаник с вечера рано погас свет. Стук в ворота несколько часов назад не разбудил ни старушку-армянку, ни ее сына Аршака. Кому же Айше могла излить свою душу? У кого могла попросить помощь? А ведь только одно ласковое слово, одно-единственное, могло в эту горькую минуту принести ей утешение.

Уже забрезжил рассвет и горизонт очистился, когда по ту сторону плетня, во дворе у Шушаник, что-то загремело.

Старая Айше оперлась обессиленными руками на порог, встала и вытянула шею, стараясь рассмотреть, нет ли кого за плетнем, на котором Шушаник еще вчера повесила свое пальто, похожее в утренних сумерках на небольшой серый бугор.

На веранде послышались шаги. Но как Айше ни напрягала зрение, она не могла ничего увидеть. Хотела позвать кого-нибудь, но из горла вырвался только хриплый стон. Тогда, держась руками за стену и с трудом передвигая ноги, она подошла к плетню.

— Это ты, Айше-хала? — послышался вдруг голос Аршака. — Чуть не до смерти испугала. Я здесь умываюсь.

Аршак хотел, как всегда, завязать с соседкой шутливый разговор, но, увидев, что та безмолвно, понурив голову, стоит у плетня, осекся. А когда услышал, что из груди старой женщины вырвался глубокий вздох, положил мыло на умывальник и подошел к плетню.

Лицо у старой Айше было землистого цвета, платок сбился на плечи, волосы растрепались.

Аршак встревожился.

— Что с тобой, Айше-хала? Где Бахрам?

Старуха подняла глаза, полные тоски. Ее натруженная рука со вздувшимися венами бессильно упала на плечо Аршаку.

— Его увели… — только и смогла она произнести.

— Кто? — взволнованно воскликнул Аршак.

На веранду вышла Шушаник. Увидев страдальческое лицо соседки, она тотчас бросилась к плетню.

— Пропала я, Шушаник!.. — заголосила старая Айше. — Забрали моего сыночка!.. Прямо на моих глазах…

Шушаник побледнела.

— Баджи [6] , милая! Кто увел? Объясни…

— Разбойники увели… Люди Мухаммеда.

6

Баджи — сестра.

У Аршака отлегло на сердце. "Слава богу! — подумал он. — Значит, с бумагами, привезенными

из Тифлиса, ничего не случилось. А уж я решил, что Бахрам попал в лапы городовых… Люди Гачага Мухаммеда — это не страшно. Наверно, им просто кузнец понадобился".

— Успокойся, Айше-хала, — сказал Аршак. — Зачем он нужен разбойникам? Погостит денек-другой и вернется. Они и себя-то прокормить не могут. Лишний рот — им обуза.

— Убьют они его, сынок! Что я тогда, старая, буду делать? Кому я нужна?

— Ничего не случится, Айше-хала. Гачаг Мухаммед не обижает бедняков. Он опасен только богачам. А у Бахрама что есть? Такой же бедняк, как и сам Гачаг Мухаммед. Не тревожься зря, Айше-хала. Не сегодня-завтра отпустят твоего сына. Наверно, им нужно подковать лошадей. Что еще может быть?

— Аршак правду говорит, — поддержала сына Шушаник. — Аллах свидетель, твой Бахрам не сделал разбойникам никакого зла. Да и не только разбойникам. Кто в городе может сказать о нем плохо? Не сквернословит, к чужим женам не пристает… Тьфу, тьфу, не сглазить бы!

Старая Айше, перегнувшись через плетень, обняла Шушаник, которую любила, как родную сестру.

— Ох, баджи! Клянусь, сил у меня больше не осталось. От Улухана тоже давно нет известий. Говорят, в схватке с казаками его ранили в руку. Сердце изболелось! Все думаю, может, ему там худо. А теперь вот этого увели…

— Не тревожься, родная! Бог даст, все будет хорошо. — Шушаник распахнула калитку, соединяющую их дворы, взяла соседку под руку и увела к себе в дом.

Аршак поспешно умылся, накинул на плечи пиджак и вышел на улицу. Однако направился он не к табачной фабрике Гаджи Хейри, где работал, а свернул в переулок и задворками двинулся к дому фаэтонщика Узуна [7] Гасана.

7

Узун — буквально: длинный.

Увидев издали, что фаэтонщик выводит со двора лошадей, он прибавил шагу.

Гасан — долговязый мужчина с острой бородкой и длинными, под стать его росту, усами — пристегивал к удилам вожжи, браня на чем свет стоит лошадей.

— Салам алейкюм! — бросил Аршак.

— Алейкюм салам… — ответил Узун Гасан, не оборачиваясь и что-то ворча себе в усы.

— В Цнори собрался? — тихо спросил Аршак.

— Если не в Цнори, то куда же? Готов скакать хоть до Тифлиса, лишь бы не видеть этих нухинцев!

— Бахрам предупредил тебя?

— О чем?

— Надо быть осторожным! Теперь, с прибытием батальона, работать станет труднее.

Гасан сердито тряхнул головой.

— Тоже мне! Нашел о чем говорить, умник! Поучаешь, как младенца! Когда я забывал об осторожности?

Аршак оглянулся по сторонам и подошел ближе.

— Даже Узун Гасан и тот не должен предаваться беспечности. Сегодня пришел батальон, а завтра ищейки начнут рыскать по городу. Будешь входить в мастерскую Усуба, смотри, чтобы хвоста за тобой не было. Осторожность прежде всего! Вот с Бахрамом еще что-то стряслось…