Восстание
Шрифт:
– Так что же их задержало? Это теряет весь смысл. Где они во имя Плутона? Они же не могли оставаться в окрестностях Камулодунума. Инициатива за ними. Почему они упускают предоставленную им возможность?
– Глаза Светония сузились.
– Что задумала эта иценская ведьма?
Очевидного ответа на вопрос наместника не было, и Катон пожал плечами.
– Нам противостоит не обычная армия, господин. Боудикка, возможно, скорее номинальная фигура, чем лидер восставших. Кто может сказать, насколько велика ее власть над теми, кто идет за ней? И если ее последователи больше озабочены тем, чтобы грабить то,
– Есть еще один вариант, - предложил один из трибунов. Высокий молодой человек с высокими тонкими скулами и чуткими глазами, он как будто собирался продолжить, но потом потерял уверенность.
Светоний устало повернулся к нему.
– Поделись с нами своими мыслями, трибун Агрикола.
– Слушаюсь, господин.
– Трибун колебался.
– Возможно, у противника не хватает духу продолжать наступление, господин. Они могут сомневаться, что у них хватит сил для нападения на крупное поселение. Кроме того, они должно быть уверены, что вы сосредоточите свои силы для подавления восстания.
– Я сомневаюсь, что дело в недостатке смелости, молодой человек. Они достаточно хорошо справились с колонией ветеранов в Камулодунуме и Девятым легионом. Чего-чего, но дерзости у них в избытке.
– При всем уважении, полководец, колонию защищали старики, а Девятый легион состоял в основном из тех, кто был признан непригодным для участия в кампании на Моне. Кроме того, смею предположить, что мятежники знают об этом, и они будут гораздо более обеспокоены тем, что им придется столкнуться с гораздо более сложной задачей, когда они встретятся с лучшей частью наших сил здесь, в Британии.
Катон был раздражен небрежным высказыванием в отношении ветеранов под командованием Макрона и почувствовал себя обязанным защитить честь своего друга, обращаясь к наместнику.
– При всем уважении к точке зрения трибуна Агриколы, господин, я сомневаюсь, что бритты легко одолели центуриона Макрона и его ветеранов. Есть причина, по которой ветераны становятся ветеранами. Возможно, трибун когда-нибудь узнает об этом, если проживет достаточно долго.
Отвернувшись от трибуна, Светоний подавил смешок.
– Будем надеяться, что он проживет достаточно долго, а?
– Выражение его лица снова стало серьезным.
– Какова бы ни была причина задержки врага, мы должны быть ему благодарны. Сейчас нам нужно успокоить нервы наших людей в Лондиниуме и посмотреть, что можно сделать для подготовки к нападению. Идемте.
Колонне пришлось ждать у северных ворот, ведущих в город, пока дозорные из гарнизона расчищали путь беженцам. После того как им удалось войти, они прошли по одной из главных улиц города. Многие из уходящих граждан, а также те, кто еще не определился или решил остаться, смотрели на них с удивлением и облегчением.
Поднялся крик.
– Наместник вернулся! Армия здесь! Теперь мы покажем этим проклятым мятежникам!
Другие были менее воодушевлены и, когда Светоний проезжал мимо, восклицали: - Правда ли то, что говорят о Девятом легионе? Правда ли это? Мы заслуживаем того,
Светоний ничего не ответил, выпрямившись в седле и стараясь выглядеть как можно более достойно, несмотря на свое изможденное и грязное состояние.
Когда они добрались до перекрестка и приготовились ехать налево, к штаб-квартире наместника, Катон замешкался и посмотрел в противоположную сторону, на постоялый двор «Олень и собака». Именно там он надеялся найти своего сына и его друзей, и, прежде чем свернуть с дороги, почувствовал, что сердце его радуется этой перспективе. Прежде чем ему разрешат заняться личными делами, он должен будет позаботиться о размещении и снабжении провизией своих людей, а также присутствовать при наместнике, пока тот будет оценивать ситуацию. Он подумал о том, чтобы послать на постоялый двор человека с сообщением о своем прибытии, но решил, что предпочел бы сделать это лично.
Настроение в городе было навеяно боязливым напряжением, которое он замечал почти на каждом лице, проезжая мимо. На полпути к штаб-квартире они наткнулись на разграбленную лавку торговца. Двери были разнесены в щепки, через порог и внутри помещения валялись разбитые кастрюли и стеклянная посуда. Пожилой мужчина в вышитой тунике наводил порядок и остановился, увидев проезжавших мимо наместника и его офицеров.
– Где же армия, когда она нам так нужна?
– Он вышел на улицу, чтобы позвать Светония.
– Я римский гражданин! Я плачу налоги! Почему Рим не защищает нас?
– Хотите, чтобы я заставил старого дурака замолчать, господин? – обратился к наместнику Агрикола.
– А что это даст?
– Городу нужен порядок, господин. Дисциплина и уважение к власти. Как только мы позволим плебсу оскорблять нас на улице, начнутся…
– Как только мы начнём избивать плебс, который имеет право требовать нашей защиты, вот тогда уважение к власти исчезнет, трибун.
– Я полагаю, что да ...
Светоний бросил на своего подчиненного свирепый взгляд, и Агрикола кивнул.
– Я имею в виду, да, господин!
Наместник обменялся быстрым взглядом с Катоном и закатил глаза.
Катон усмехнулся.
– Похоже, мальчика все-таки можно чему-то научить, господин. Возможно, он еще далеко пойдет.
– Чем дальше, тем лучше, - прорычал Светоний.
Они наткнулись на еще две лавки торговцев вдоль улицы. Обе были взломаны и лишены остатков товаров. Ни в одной из них никого не было, и Катон решил, что хозяева их покинули.
Укрепленные ворота при въезде на территорию охранялись целым контубернием из состава гарнизона – восемь человек под началом опциона.
Узнав всадника во главе колонны, опцион быстро призвал своих людей к вниманию и отсалютовал. Светоний устало кивнул, проезжая мимо в огромный внутренний двор, за которым следовала остальная часть колонны. Он приостановился, чтобы отдать распоряжение своей небольшой группе штабных офицеров найти себе помещения в казармах, а затем отпустил их. По одну сторону от главного корпуса стояло несколько телег, и люди из гарнизона деловито нагружали их сундуками и мебелью. Наместник натянул поводья у ступеней, ведущих ко входу в главное здание, и спешился, с облегчением потирая свой зад. Внутри послышался шум, и он вздохнул про себя, прежде чем повернуться к Катону.