Восставшие из рая
Шрифт:
— Я бы и сам… с удовольствием… — после некоторой паузы произносит старик, словно извиняясь. — Да нельзя. Мало нас здесь. Перебьют всех. Они б и раньше перебили — только тогда измываться не над кем станет. Друг дружку-то они трогать боятся — Закон Переплета у них. Так на излете шарахнет, что на всю жизнь закаешься… если жив останется, местный-то… А мы, выходит, вроде как вне закона.
…Я засомневался, задумался и окончательно потерял нить разъяснений Черчека. Ну и перестал их слушать. Слишком многое свалилось на меня в последнее время, и я, похоже,
А для меня сейчас куда важнее было то, что мой сын снова сидел рядом со мной.
Я придвинулся к нему поближе и положил руку Тальке на плечо. Он обернулся, серьезно посмотрел на меня — и улыбнулся.
Сын. Мой сын. Рядом. Живой.
Живой?
Неужели мы все — мертвые?!.
9
Ну что, Гораций? Полно трепетать.
Одна ли тут игра воображенья?
Как ваше мненье?
— Ну а теперь — рассказывай! — набросился я на Бакса, когда мы остались одни на сеновале, где нас расположил на ночлег хозяин хутора.
Собственно, для ночлега полдень подходил мало, а вот для интимной беседы — вполне.
— Чего тебе рассказывать? Слушать надо было! А то свернул уши трубочкой, призрак хренов!..
— Баксик, не выделывайся… Не время сейчас. Надо что-то делать…
— Это я и без тебя знаю. И даже знаю, что именно.
— Ну?
— Вилки гну… взглядом. Телекинез называется. Пожрать нам надо. Тут Черчек кой-чего спроворил…
И Бакс извлек из самого темного угла глиняную миску с домашними оладьями; и другую, поменьше — со сметаной.
— А разве привидения едят? — с сомнением осведомился я.
— Едят-едят! — заверил меня Талька, хватая один из оладьев и макая его в сметану.
— Сомневаешься — можешь не есть, — философски заметил Бакс. — Привидениям — им тоже кушать хочется. Во всяком случае, таким, как я.
Я с некоторой тревогой смотрел, как мой сын запихивает себе в рот первую порцию еды. Запихал. Прожевал. И проглотил. Измазавшись сметаной по уши. И ничего страшного с ним не случилось.
«Хорош папаша, нечего сказать! — внезапно прозвучал в моем сознании голос, очень похожий на голос Инги. — Сначала сам должен был попробовать, а уже потом ему давать… На собственном ребенке эксперименты ставит!..»
Тут я неожиданно почувствовал зверский голод и поспешил присоединиться к увлеченно чавкающим Тальке и Баксу.
Насытились мы на удивление быстро. Видимо, призраки не страдают обжорством.
— Ну вот, теперь и поговорить можно, — заявил Бакс, утирая жирные губы тыльной стороной ладони. — Значит, так. Выдаю информацию в сжатом виде. Мне это, кстати, тоже полезно — а то что-то плохо с первого раза в голове укладывается. В общем, Энджи, начну с самого приятного… Мы-таки покойники.
— Сгорели
Я промолчал и только судорожно сглотнул.
— Но ведь мы… живые! — выдавил я наконец. — Думаем, разговариваем… едим… оладьи вот почти все сожрали…
— Это мы ТУТ живые… Почти, — ответил вместо Бакса Талька. — А ТАМ — мертвые. Мама, наверное, плачет…
Я представил себе состояние Инги. Господи! Три обгорелых тела…
— Ладно, Энджи, не раскисай, — Бакс тронул меня за локоть. — Ты хотел слушать? Так слушай. Дед утверждал, что есть некий «круговорот душ в природе и ее окрестностях». Вот мы в этот самый круговорот и влетели. Сгорели мы там, у нас — Талька правильно говорит.
Он немного помолчал.
— Думаю, не стоит объяснять — не наш это мир.
— А какой? — вяло поинтересовался я.
— А черт его знает! Параллельный, перпендикулярный или вообще этот… ортогональный! Какая тебе разница! Не у нас мы — и все.
— И теперь мы все время так будем… призраками?
— Э, нет, тут хитрая заковыка получается. Мы уже не совсем призраки. Мы, скорее, привидения. Призраки — тех не видно, не слышно, и жрать им не надо, как ты правильно заметил. Но эту стадию мы каким-то образом проскочили.
— Потому что сгорели, — снова подал голос Талька.
— Ну, и?.. — одновременно обернулись к нему мы с Баксом.
— Ну… там мы сгорели, от нас мало что осталось… а здесь — вот это получилось, — Талька постучал кулаком по стене, и кулак наполовину ушел в стену. — Там исчезло — а здесь приросло. Вот если бы мы по-другому умерли… ну, отравились бы, например… грибами… здесь бы нас и видно не было. Из-за того что тело — целое. Поначалу — целое… ТАМ. Труп, в смысле…
— Закон сохранения? — догадался я.
— Да, папа! — просиял Талька. — Я все не знал, как это лучше сказать — а ты сразу догадался.
— Так значит, у нас тут со временем будет нормальное тело?
Талька и Бакс кивнули.
А потом лицо Бакса изменилось, он повернулся к Тальке и настороженно спросил:
— Послушай, а ты откуда все это знаешь? Про тела, про закон сохранения… Дед-то ничего такого не рассказывал!
— Откуда? — растерялся Талька. — Не знаю… Оно как-то само получилось. Вроде всегда это знал…
Некоторое время мы ошарашенно молчали. Потом Бакс досадливо махнул рукой:
— А, ладно, одним чудом больше… После разберемся. Ты лучше слушай, Энджи. Значит, после смерти душа попадает в другой мир и там постепенно обрастает плотью. Отсюда и стадии: призрак, которого не видно — так сказать, голая душа; привидение вроде нас, и нормальный человек… или не человек.
— Стоп, Бакс! — перебил его я. — Тут у тебя неувязочка выходит. Если бы все так и было, этих воскресших покойничков во всех стадиях было бы везде хоть пруд пруди! Или они только здесь объявляются?
— Нет, не только здесь. Но далеко не все в этот круговорот попадают. Ведьмы, колдуны, экстрасенсы крутые — ну, и мы…