Восставшие миры. Зима мира. Сломанный меч [Авт. сборник]
Шрифт:
— Нет. Ты заставляешь меня желать, чтобы и я могла желать. Но… О, мне так больно. Надеюсь, скоро ты найдешь такую женщину, какая тебе нужна.
— Это уже случилось, — ответил он. Она поморщилась. Он понял, что сжимает ее руки изо всех сил, и ослабил пожатие. — Катрин, дорогая моя, мы — недалеко от цели, но намерение мое остается прежним. Будем вместе оставшийся путь… и по прибытии я присоединюсь к революции.
— Такие слова не стоят тебя, — ответила она, побледнев.
— Я сам это знаю, — сердито бросил он. — Венец предательства. Ради тебя я продаю свою душу. Но она все равно твоя.
— Как
— Очень просто. Предательство, предательство, предательство. Ты слышишь? Революция — хуже, чем просто дьявольщина. Она — глупость. Вы…
Она вырвала свои руки и бросилась прочь. Он остался стоять и стоял до тех пор, пока тьма не окутала его.
«Эй, ты, Фландри, — мелькнула мысль. — С чего это ты решил, что космос создан для твоего личного комфорта?»
Нельзя сказать, чтобы Катрин избегала его после этого разговора. При сложившихся обстоятельствах это было бы невозможно, да она и сама не хотела этого. Напротив, она часто улыбалась ему, чуть-чуть застенчиво, и когда ей случалось обращаться к нему, тон ее был теплым. Он отвечал примерно тем же. Она, вне всякого сомнения, искренне сожалела о том, что причиняла Фландри боль; но она ничего не могла поделать с той радостью, что все яснее проявлялась в ней с каждым километром — в веселом свободном смехе, в особой грации, в остроумии ответов. Хэвлоку не стоило никакого труда исподволь выведать у нее все, что ей было известно об энейской базе.
— Черт побери, до чего же мне противно использовать ее таким вот образом! — сказал он, с глазу на глаз отчитываясь перед командиром.
— Будем считать, что это плата за нашу помощь, — ответил ему Фландри.
— Обычное оправдание вероломства… и былой жестокости.
— И будущей. Вот так. Но тем не менее… Том, мы просто собираем информацию. А вот удастся ли нам сделать нечто большее, зависит от того, как нас встретят на базе. Я уже говорил, что не стану рисковать очертя голову. Мы можем смиренно подчиниться интернированию.
— Если мы все же не…
— Если нам выпадет верный шанс испытать судьбу, будем делать это быстро, чтобы спасти хотя бы несколько жизней. Следует лишь помнить, что в число этих жизней непременно должна входить жизнь Катрин. — Фландри хлопнул своего помощника по спине. — Полегче, сынок. Я вынужден быть более осторожным, чем должен бы. И все равно, сынок, полегче. Помни о девушке, которая ждет тебя.
Хэвлок усмехнулся и зашагал прочь, широко отмахивая руками. Фландри некоторое время постоял, размышляя.
«Итак, у меня никогда больше не будет любимой девушки, если только Хьюг Мак-Кормак не будет настолько любезен, что даст себя убить. Может быть, тогда…
Мог бы я это как-нибудь устроить… так, чтобы она никогда не узнала… мог бы? Пустые мечты, конечно… Но предположим, что такая возможность представится… мог бы я ею воспользоваться?
Если честно — и сам не знаю.»
Подобно американскому тихоокеанскому побережью (на Земле, на матушке-Земле), западная часть Барка была изрезана холмами, спускавшимися к самому морю. Заметив сверкание воды, Катрин взобралась на самое высокое дерево, какое только ей удалось найти. Крик ее, как солнечный луч, коснулся каждого листа:
— Исток Бирсы! Что еще
Она спустилась на землю. Вид у нее был торжествующий. А Доминик Фландри смог сказать только:
— Отсюда я пойду сам.
— Что?
— Пройду один, без шума, в скафандре. Прежде всего мы разобьем лагерь в каком-нибудь приятном месте. Потом я разузнаю, нельзя ли прислать за нами воздушное судно. Так будет быстрее, чем пешком.
— Позволь и мне пойти, — попросила она, дрожа от нетерпения.
«Ты можешь идти до тех пор, пока не погаснет последняя звезда, если только захочешь. Но ты не захочешь.»
— Мне очень жаль, но это невозможно. Радио тоже нельзя использовать. Слушать можно, передавать нельзя. Откуда мы знаем, какое сложилось положение? Может быть, дела обстоят плохо; варвары, например, вполне могли воспользоваться нашей семейной сварой и оккупировать территорию. Я все узнаю. А если я не вернусь через… гм… два здешних маленьких уцененных денька… — «Тебе непременно надо ломать перед нею шута?» —…то командование примет лейтенант Валенсия. Он и примет окончательное решение.
«Я предпочел бы Хэвлока. Валенсиа слишком симпатизирует революции. Но я должен придерживаться субординации, даже когда лгу себе, даже когда у меня есть возможность причинить вред твоему делу, моя единственная, моя вечная любовь.»
Его слова несколько умерили общую радость. Отряд разместился в бухте, под прикрытием деревьев. Костра не разводили. Фландри облачился в скафандр. Он не давал никаких особых распоряжений ни Скорбящему, ни нескольким по-настоящему преданным ему людям: у них давно была разработана особая система сигнализации.
— Будь осторожен, Доминик, — сказала Катрин. Ее участие было для него словно нож острый. — Не рискуй собой. Ради всех нас.
— Не буду, — пообещал он. — Я люблю жизнь. — «О да, я надеюсь еще насладиться ею независимо от того, внесешь ли ты в нее настоящий смысл.» — Все будет хорошо. — Он активировал импеллер. Через секунду-другую ее фигурка с поднятой в приветственном жесте рукой скрылась из вида.
Он летел медленно, откинув шлем, и с наслаждением вдыхал соленый запах ветра с северного побережья. В океане безлунной Дидоны не было настоящего прибоя, он лежал серый под серым небом, но любой огромный водный резервуар обладает своим движением и своей тайной. И сейчас Фландри видел лабиринты волн и пены, участки покрытые водорослями, следы плавающих животных, а воздух был наполнен птичьими криками.
«Какой простор, — подумал он. — Как хорошо живут планеты, если люди позволяют им жить.»
Сердце его забилось быстрее, когда показался Порт-Фридериксен. Здесь была его судьба.
База занимала маленький удобный полуостров. Она была основана достаточно давно, чтобы превратиться в настоящий поселок. Префарбовые дома, убежища и лаборатории были побиты ветром, оплетены вьющимися растениями и сделались уже частью ландшафта; а между ними стояли дома, построенные из местных пород дерева и камня так, чтобы их мог овевать бриз, были разбиты сады и парки. Катрин сказала, что в обычных условиях в поселке жило около тысячи человек, но из-за последних событий оно, несомненно, уменьшилось. Фландри, пролетая, заметил нескольких людей.