Восток Соф
Шрифт:
Мы встаем и открыв шифоньер начинаем доставать вещи. Нилу укладывает одежду, а я мелочи. За пол часа мы упаковываем два рюкзака и два пакета; в каждый из которых положили как нам казалось вещи первой необходимости.
Но как бы ни было, мне не хочется уходить вот так без слов и пока Нилу упаковывает последние мелочи, я сажусь за стол и начинаю писать короткое письмо:
"Прости меня мама, если сможешь. Я покидаю вас не потому что эгоистка, а тому что устала бороться со страхами. Из меня не получилась хорошая дочь, которую ты ожидала увидеть. Я не подняла ваше имя и не стала гордой наследницей дома своего мужа. Я не знаю, сумеешь ли ты когда-нибудь понять мою душу, но поверь, меньше всего на свете мне хочется оставлять вас. Конечно мои слова противоречивы поступкам, но сейчас они исходят от сердца, а оно говорит, что я очень
Сложив письмо я оставляю его на кровать братика. Потом мы тихонько выходим на кухню, берем немного провизии и бесшумно покидаем дом.
Последние минуты в своем доме я запомнила навсегда. Невыразимая скорбь охватившая меня пока мы готовились теперь превратилась в страх убивающий последние силы.
Дом был для меня не только пристанищем, где я жила он был моим раем. За пределы которого я не знаю ничего. Его стены были пропитанным нашей жизнью, а его двор нашими дыханиями. Словом он состоял из теней, голосов, слез и радостей моих родных. И вот теперь я рассталась с ним. В последний раз я окидываю всё взглядом так недавно греющие меня и как бы не стараюсь внушить себе хладнокровие, но все же чувства оказываются сильнее разума.
В какой-то момент мне хочется повернуть обратно, но все-таки я выхожу из двора и тихо закрываю за собой дверь. На улице уже светло. Судорожно выбежав мы бросаемся вперед. Но пройдя несколько метров я теряю Нилу и оглянувшись вижу молчаливый взгляд устремленный на родные окна. В них говорится неизмеримое страдание, которое объясняет всё без слов.
— Пойдем, — говорю я взяв ее за руку.
Через минуту она опомнившись тихо произносит.
— Вот и все…
За пределами этой улицы у нас нет ни родственников ни друзей. А те кто рядом всего лишь соседи и никем больше. От них нечего ожидать. Мы идем молча вперёд все больше и больше терзая себя изнутри, но ничего не говоря. Незаметно ноги привели нас в парк. Душе стало немного легче. Мы входим в пустую беседку и судорожно вздохнув безотчетно бросаем вещи на землю. Никто из нас еще не осознает всей серьезности своего положения. Мы долго сидим молча и просто смотрим на мир, который пока что не пугает нас. На вечный вопрос, что делать дальше не появляется ответ. Возможно если бы вместо нас оказались двое мужчин они бы давно уже нашли сотни ответов, но мы оказались слабыми девушками. В душе которых всегда горит любовь. Но которые не могут бороться с судьбой. Что мы можем поделать? Драться на кулаках с директором, но разве мы могли бы победить его, а может быть мы должны были бросится под его ноги и дожидаться пока в этом человеке появиться хоть капля сочувствия? Но тогда бы мы потеряли последнюю гордость.
Задумавшись мы просидели до восьми утра и опомнились только тогда когда к нам подошел патрульный.
— Куда теперь?
Нилу смотрит на меня и истощенно произносит.
— В ломбард. Я продам серьги и для начало мы уедем в столицу.
Добравшись до ломбарда Нилу снимает с себя гранатовые серьги мамы, которые свекровь не успела содрать с нее и кладет на чашу весов. Но ювелир с усмешкой берет их в руки, осторожно осмотрев пинцетом отделяет камни.
— Два тридцать значит четыреста пятьдесят, — произносит он довольно.
— Но как?! — Вырывается у нас.
— Мои серьги весят не меньше четырех граммов!
— Это с камнями, а мы их не учитываем.
— Но притом вы вставляйте их обратно?
— Они ничего не стоят милочка.
— Это же настоящие гранаты. Они старинные, фамильные.
— Послушайте, нам неважно какие они, мы оцениваем только металл.
— Тогда верните мне гранаты!
Нилу протягивает руку, но получает серьги целиком.
Мы выходим растерянные и самые крохотные, светлые чувства в миг куда-то испаряются.
— Ну что ж поделать, — говорит Нилу, — придется отдать этому атеисту и камни.
— Может продадим и мои гвоздики? — Предлагаю я.
— Сколько они весят?
— Грамм.
— Нет, пусть пока останутся при тебе.
Мы возвращаемся и получив четыреста пятьдесят сомон неожиданно чувствуем себя гораздо легче. И купив билеты на автобус уезжаем прочь.
Город, как и прежде остается необъятным для меня, но оказалось для Нилу нет.
Она покупает газету и
— Вот этот подойдет, — говорит показывая пальцем, — как раз в конец города и нас точно никто не найдет.
— А есть еще и такие: "Уютный домик без посредников."
"Квартира со средним ремонтом, но с хорошими соседями."
Мы спешим к таксофону и сперва решаем позвонить по ее выбору. Но Боже праведный если бы мы могли предугадать такое; мы бы никогда не решились на столь безумный поступок. Каждый кому бы мы не позвонили говорит одно и тоже.
— Тысяча.
И на вопрос Нилу: — Почему вы такие безбожные? — Собственники домов и квартир обиженно бросают трубки. Мы отправляемся в гостиницу, но и их цены начинают пугать нас.
За самые дешевые номера у нас просят восемьдесят сомони.
Тогда мы едем в частные дворики, но и там за кровать требуют двадцать пять сомони. Составляющий итог так напугал нас что яркий день превратился в черную мглу. Наивно было предполагать, что побег облегчит нашу участь. Но обратного пути уже нет. Двигаясь вперед я представляю, как мама уже рыдает над моим письмом, а Камол по глупости сообщает все Амину. Мое имя скоро должно пролететь по всей улице из уст в уста объявляя мой позорный поступок, еще не совершаемый никем. Через несколько часов мое имя станет нарицательным для юных душ и отрицательным для взрослых. Я буду опозорена хуже чем Нилу. Она в отличие от меня сбежала из дома мужа, что оправдывает ее в глазах понимающих людей. Но что сделала я? Сбежала из собственного дома накануне собственной свадьбы и это доказывает мою порочность. Одним словом сохраняя свою гордость я осрамила честь. И теперь нельзя думать о прошлом. Остается принят настоящее. Пройдя бессмысленный километр мы садимся отдохнуть на остановке и решаем как быть дальше.
39
Мы знаем, что в городе много приезжих. Они все где-то живут только каким образом нам найти это место, мы понятия не имеем.
— Как люди находят доступное для существования жилье? Солнце поднимается стремительно накалывая воздух и скоро начинается настоящий зной. Устав от бессмысленного раздумья я встаю задавая себе вопрос.
— Что мы дальше будем делать? И чудом Нилу находит гениальную идею.
— Придется пройтись пешком и поспрашивать у жильцов.
Мы встаем подталкиваемые интересным началом и полные решимости начинаем обходить центральную улицу. Наши крохотные сбережения до того ничтожны, что первые двадцать сомон исчезают как дуновение ветра. А мы всего-то навсего купили немного еды для подкрепления сил. После этого Нилу предложила строго экономить. Пройдя все дома и квартиры в округе мы больше не позволяем себе даже теплую воду и ограничиваемся водой из-под кранов.
В полдень жара становится невыносимой. Наши рюкзаки прилипают к спинам, а руки вспотев красятся в синей цвет пакетов. Мы двигаемся до конца не веря, что на веки совершили необдуманный поступок. Усталость и зной действуют убийственно.
— Нам стоило взять хотя бы одно кольцо из твоего приданого, — признается Нилу. Я и сама теперь сожалею о содеянном, но не смею признаться вслух. Несколько раз я тайно хочу повернуть обратно и вернувшись упасть под ноги мамы, чтобы она простила меня, но страх все еще препятствует решению. Увлекательное путешествие о котором я мечтала, заканчивается ничем, а вместо него начинается реальность. Проходящие мимо люди иногда оборачиваются нам вслед, чтобы посмотреть на наш жалкий вид, но меня не трогает ни их любопытство, ни их призрения — я иду своим торопливым шагом не поднимая глаз с земли в поисках приюта. И уже совсем не имеет значения комната ли то будет или сарай, или просто угол хоть в коридоре, но только чтобы немного отдохнуть. Ни один дом не остается куда бы мы, не постучали с вопросом, — не сдается ли жилье. Но усталость и скованность усиливают отталкивающее впечатление, которое мы производим на счастливых людей. Хозяева домов слушают нас с презрением и в то же время с некоторым азартом, которое дарит надежду на их милосердие. Они задают вопросы, делая сочувствующие лица, но как только узнают цель нашего визита тут же закрывают двери наглухо. Однако же находятся и такие, которые одаривают нас насмешками и бранью. Но все это уже не важно. Постепенно я перестаю болезненно ощущать оскорбления не только из-за того что смертельно уставшая, но из-за того, что только одна мысль о смерти в большом городе пугает меня перевешивая внутри все другие эмоции.