Восток, Запад и секс. История опасных связей

Бернстайн Ричард

Однажды я спросил своего китайского научного ассистента, который недавно окончил университет в Пекине, куда ходят молодые люди, чтобы побыть наедине. Ведь очень многие из них не имеют отдельного жилья, потому что живут вместе с родителями или делят комнаты в общежитии с несколькими соседями. “Рядом с университетами всегда есть куча маленьких недорогих гостиниц, – сказал мне ассистент. – Туда и ходят”.

Туда, похоже, и водил Китайский Прощелыга Звезду и Инъин, Вишню, Рину, Тюльпан, Тинтин, Сьюзан и Венди. Когда я жил в Китае, ни одна китаянка не могла бы прийти ни домой, ни в гостиничный номер к иностранцу – у входа ее сразу же остановил бы охранник.

Иными словами, Китай переживал эротическое возрождение, превращаясь в ту страну, какой был прежде, – в страну, где продажный секс не только

легкодоступен, но и рекламируется гораздо громче, чем где-нибудь на Западе. Разумеется, проституток можно найти в любой стране, но одна из характерных черт Востока, и особенно Китая, – проституция там гораздо лучше вписана в обычную жизнь, менее постыдна, менее опасна, чем в большинстве западных стран, и не так активно загоняется в подполье. Существуют онлайновые секс-путеводители для западных путешественников, где полно комментариев о легкой доступности сексуальных услуг в Китае – как пишут на одном форуме, такие услуги есть даже при обычных с виду парикмахерских.

К 1990-м в Китае возродились и другие традиции, в особенности традиция держать наложниц: состоятельные и влиятельные люди считают подобающей своему статусу привилегией право иметь хотя бы одну, а часто и несколько любовниц. В старину императоры не только обзаводились нэй-гуном – внутренним дворцом, где на протяжении их жизни обитали наложницы и приставленные к ним стражи-евнухи. Как известно, порой богачи распоряжались, чтобы после их смерти в их гробницах все время танцевали молодые плясуньи – таким образом умерший император и в загробной жизни мог наслаждаться приятным женским обществом.

К счастью, традиция обзаводиться танцовщицами для гробниц в Китае уже не возрождалась, но, безусловно, к 1990-м и к началу нынешнего столетия институт конкубината снова распространился чрезвычайно широко. Этот факт получил и официальную огласку. Согласно одному научному исследованию, обнародованному в 2007 году на веб-сайте издания “Пиплз-дейли”, около 95 % чиновников-коррупционеров в пределах провинции Гуандун содержали любовниц. В другой статье, опубликованной примерно в то же время, сообщалось, что около двух тысяч чиновников в провинции Хэнань в центральном Китае нарушили проводимую Китаем “политику одного ребенка”: у большинства из них имелось по два, по три или даже по четыре ребенка – от второй, третьей и четвертой сяо-най (“женушки”).

Для борьбы с этим явлением, в котором верхушка компартии увидела воскрешение нежелательного социального обычая, появились постановления, определявшие новые формы коррупции, – например, взятками стали считаться подарки, сделанные не чиновнику или кому-то из его родственников, а его любовнице. Эти постановления Государственного совета, высшего административного органа Китая, были призваны служить предостережением для государственных служащих, у которых были любовницы. Те, “чьи проступки окажутся серьезнее, будут понижены в должности или вовсе смещены с нее”, уточнялось в постановлении, а “те, чьи правонарушения носят очень серьезный характер, будут наказаны ссылкой”.

И это снова заставляет нас вспомнить о Китайском Прощелыге, который, наверное, не вполне это сознавая, продемонстрировал возврат Китая к традициям. Главная тема данной книги такова: на протяжении веков Восток, в широком смысле этого понятия охватывающий большую часть земного шара – от Северной и Восточной Африки до Южной, Юго-Восточной и Восточной Азии, – манил западного человека как царство эротической свободы и вседозволенности. Этот Восток охватывал множество различных культур, языков и народов и, разумеется, никогда не представлял собой единой зоны с общей цивилизацией, если не считать того, что его значительные территории были колонизованы (полностью или частично) западными странами, и почти всюду там преобладала иная культура сексуального поведения, нежели на христианском Западе. Отношения между Западом и Востоком были разнообразными и сложными, поскольку покорение новых земель приводило к обмену идеями, богатствами и верованиями, однако постоянным элементом этих отношений оставались сексуальные контакты. Соприкосновение и столкновение Запада с этим Востоком (в широком смысле слова) на протяжении трех с лишним столетий означали

взаимодействие двух разных систем эротических обычаев и ценностей, причем выгода от этого взаимодействия, как и от самой колонизации, в основном носила однонаправленный характер: западным людям открывался путь к таким наслаждениям, какие было бы гораздо труднее (или вовсе невозможно) получить у себя на родине.

Это взаимодействие Востока с Западом многое могло рассказать об укладе не только тех обществ, в которых западные люди предавались удовольствиям, но и тех, откуда они явились и где эти же самые удовольствия находились под запретом. С одной стороны, существовала христианская моногамия, где секс наполнялся религиозным значением и порождал определенные запреты, считаясь греховным и в случаях внебрачных связей, и даже в браке, если не был связан с продолжением рода. С другой стороны, существовала восточная культура, где сексуальные отношения строго регламентировались, особенно для женщин, но где с ними не связывались такие понятия, как грех и любовь. Иными словами, мир разделялся на две зоны. На Западе эротика ассоциировалась с виной и подавлялась, на Востоке процветала идея гарема, обладания множеством сексуальных партнерш и царило убеждение (неважно, верное или ошибочное), что для мужчины естественно и даже полезно наслаждаться ласками сразу многих женщин и что должен существовать особый “класс” женщин для удовлетворения желаний, на Западе считавшихся незаконными и нездоровыми, а потому подлежащих подавлению.

Таким образом, Восток являл западным людям совершенно иной подход к важной стороне жизни, иной взгляд на стремление к наслаждениям, и для многих мужчин это открывало путь к будоражащим, лишенным налета греховности возможностям, противиться которым было невозможно. Конечно же, были и те, у кого слухи о восточных сексуальных обычаях вызывали отвращение, и они начинали видеть в Востоке логово беззакония, нравственное чудовище, новый Содом, отчаянно нуждавшийся в моральных и религиозных наставлениях. Восток, как выразился писатель Иэн Бурума, одинаково привлекал и миссионеров, и распутников, но одни желали искоренить языческую вседозволенность, а другие стремились воспользоваться ею, хотя последних, похоже, было гораздо больше, чем первых. Я говорю здесь о почти исключительно мужском западном явлении по той простой причине, что на Восток отправлялись в основном только западные мужчины, и та сексуальная культура, которую они там находили, создавалась мужчинами для удовольствия мужчин. Тысячи западных людей – управляющих Ост-Индской компанией в британской Индии, французов, владевших каучуковыми плантациями в Камбодже, американских пехотинцев, получавших отпуск после выполнения боевых заданий во Вьетнаме, – обнаруживали, что сами на манер султанов и императоров прежних эпох могут обзавестись гаремами, пусть и на чужой земле.

Именно этим и занимался Китайский Прощелыга, живя в соответствии со своими желаниями в китайском раю (как он сам выразился), и именно поэтому его хвастливые рассказы об одержанных победах вызвали такой гнев. Парадокс заключается в том, что, хотя Китай постепенно возвращал себе прежний статус очага восточной культуры, он в то же время успел перенять и усвоить многие западные сексуальные воззрения. И потому, несмотря на то что страна снова предлагала западным людям те удовольствия, в которых отказывала им на протяжении тридцати с лишним лет, происходящее вызывало у нее чувство стыда и унижения.

Подобно западным мужчинам, жившим семьдесят пять или сто лет назад в Индии, Шанхае и Танганьике (нынешней Танзании), Китайский Прощелыга обзавелся гаремом в Шанхае, и многим китайцам это не понравилось (хотя многие китайцы и сами заводили гаремы). Можно не сомневаться, что в настоящем гареме, какие были, скажем, у хана Хубилая (Кубла-хана) или императора Цяньлуна из великой династии Цин, у его обитательниц было гораздо меньше свободы действий и передвижений, чем у бывших студенток Китайского Прощелыги. Кроме того, в настоящем гареме женщины являлись исключительной эротической собственностью одного мужчины, который мог спать с ними, – если только они не надоедали ему, как часто случалось, и он не дарил их кому-нибудь из министров, полководцев или даже чужеземных правителей, с которыми ему хотелось поддерживать дружеские отношения.