Вот Человек !
Шрифт:
Вокруг непривычно чисто, веет особой, зимней свежестью. Хорошо! Одно беспокоит: остаются напоказ четкие следы. Снег будто чувствует свою вину, заметает пока еще неглубокие ямки, и ловко, споро у него получается — пока я стою, углубления выравниваются, скоро исчезнут совсем…
И кажется странным и нелепым: где-то в космосе, над головой человечества, висят тонны гибельных бомб и снарядов, а здесь — идет мирный снег! Будто ничего Земле не угрожает, будто люди могут спать спокойно.
И все же снег мне кажется хорошим предзнаменованием. Я думаю о Мэри, и мысли о ней меня успокаивали. Я перебирал в памяти ее жесты, сказанные когда-то слова; вдруг возникнет передо мной ее взгляд, прозвучит упругий голос с характерной певучей
Когда я вернулся и услышал телефонный звонок — обрадовался: Мери! Я наговорю нежностей, позову побродить по снежному насту под огромной луной!
Я ошибся — звонил Карл. Он упрекнул меня в безделии, посоветовал сосредоточиться на предстоящих событиях. Бал, наставительно говорил он, должен пройти без сучка и задоринки, каждую роль мы обязаны сыграть безупречно.
Карл пожелал спокойной ночи и положил трубку.
Опускаюсь в кресло, закрываю глаза.
Что это? Сон? Явь?
Передо мной — Карл. Смотрит на меня в упор и слишком уж сипло произносит:
— Это я. Отныне и навсегда! Присмотрись ко мне получше и осознай: я владею миром…
— Миром?..
— Да. И землей, и водой, и небом. А чем владеешь ты? Всего-навсего жалкой строптивой душонкой.
— Душой! — поправляю я.
Карл зловеще усмехается и вопрошает:
— Ты видел, как выдергивают зубы? Если не видел, я покажу. И все твои зубы по одному выдерну, и извлеку из тебя то, что ты называешь душой.
— О, господин Карл, изуверства у вас хватит!
— Изуверства? — изумляется Карл. — Это лишь игра, детская забава. Садись и работай.
Я вижу себя в огромном тайпинг-офисе, в том самом, который Карл показал мне в первый день прихода в его учреждение. Руки мои бешено взлетают над клавишами, некогда даже взглянуть по сторонам. Но я знаю — рядом со мной невольники, я хорошо запомнил их напряженные, неестественно прямые позы в то памятное утро…
Руки мои двигаются безостановочно. Час, два, три… много, много часов подряд. Я чувствую, как смертельно устал. Но останавливаться нельзя — Карл тут же выкинет на улицу. Нет, больше не могу. Ослабевшие руки падают… Надо мной любезно склоняется улыбчивый клерк, берет под руку и куда-то, под несмолкаемый стук пишущих машинок, уводит.
В длинном плохо освещенном коридоре вырываюсь и припускаю куда глаза глядят. Бегу и радуюсь: свобода, свобода!
Конечно же, я ошибся. Карл с хохотом встречает меня у выхода и, как мальчишку, хватает за рукав.
— Ну куда же ты, Чек! Будь благоразумным! Все равно я извлеку твою…
Карл вталкивает меня куда-то в темноту, и я различаю с ужасом: на меня, как танк, наваливается гигантское пресс-папье. Я уже чувствую его пористую поверхность, которая жадно начинает присасываться ко мне…
Нет! Ни за что! Я упираюсь обеими руками в мягкий покатый низ и что есть силы отталкиваюсь. Удалось на несколько мгновений отшвырнуть от себя пористую глыбу, но она стала наваливаться опять…
Успеваю отскочить к стене и лихорадочно стараюсь нащупать дверь. Кажется, нашел… Толкаю ее и выскакиваю вон…
Но нет, это не освобождение. Слышу смех и сипение Карла:
— Ну куда ты, Чек! Я же предупреждал!
Догадываюсь — вокруг меня компьютеры: на высоких, очень высоких щитах дрожат миллионы лампочек и светятся регуляторы. Что-то невидимое опутывает меня, ноги уже одеревенели, руки все больше немеют. «Чек, Чек, Чек, Чек…» тупо повторяются звуки, усиливается гул.
Вижу Карла: он со скрещенными на груди руками сидит на спутнике и с презрением глядит на меня.
— Ну я же говорил!
Собираю последние силы, подтягиваюсь к щиту и непослушными пальцами начинаю крутить регуляторы. Где-то завыло, застучало, запрыгали огоньки. Еще
— Нет, я не разобьюсь! Я буду вечно!..
А я нахожу себя в кресле и силюсь понять: сон это или явь? Не шутка ли господина Карла?
Пытаясь избавиться от тяжести в голове, спешу на свежий воздух. Вдруг мне нестерпимо захотелось увидеть Мэри. Увидеть сейчас же! Немедленно! Недолго думая, я помчался к ее домику и… обомлел! На крыльце стоял господин Карл. Он обнимал Мэри и жадно целовал…
Я попятился, закрыл свое пылающее лицо руками. Уснуть, конечно, уже не смог. И утром поднимался в карловскую приемную с головной болью.
Мэри сразу же поднялась навстречу и неестественно громко объявила:
— Господин Карл не принимает! Совещание. — И добавила шепотом: — Я виновата… очень виновата… но нет у меня сил…
— Значит, я для вас — пустое место.
— Нет, нет! — вскрикнула она. — Вы для меня — все! Вы для меня…
— Теория.
— Я… я… — волновалась Мэри, — найду в себе силы!
— Пожалуйста, — попросил я. — Найдите! И я найду. Будем вместе бороться.
Мэри благодарно кивнула, и я рванул на себя дверь карловского кабинета.
Карл недоуменно уставился на меня, и я с усмешкой бросил:
— Я, господин Карл, согласен жениться.
— А, ты вон о чем, — скривился он. — Ну, желаю успехов.
Я повернулся к выходу, и Карл не произнес ни слова.
Днем Мэри заглянула ко мне в офис-четыре. Она была грустна, молчалива, но даже молчание ее было одухотворенным и несказанно трогало… Мы хорошо понимали друг друга и внутренне готовились к решающим испытаниям.
И наконец — бал.
Бал непростой — бюрократический, как сообщила мне в последний момент Мэри. Огромный зал на втором этаже, специально отведенный господином Карлом для столь значительного события, соответственно был и оформлен. Сколько вкуса, сколько выдумки, как вычурно работала мысль над украшением некогда скучного, пустого помещения! Прежде всего бросались в глаза экспонаты, принесенные сюда из бюрократического музея: царь-скрепка с гладкими, изящными изгибами, гигантское пресс-папье в виде детской качалки. Под потолком подвешены огромные, кнопки — ни дать ни взять неопознанные летающие объекты. По углам свисали пестрые серпантинные хвосты, — на длинных лентах без труда можно различить десятки самых разнообразных почерков служащих карловского учреждения. Пусть смотрят и гордятся — их труд выставлен на всеобщее обозрение. Весь зал, чуть впереди мягких кресел, обставлен цветными корзинами для бумаг. И красиво, и, может быть, кому-то понадобится культурно освободиться от мусора. И все же основной упор был сделан на главную, королевскую стену. Сама она как бы представляла разворот одного из томов сочинений Карла Великого. На фоне разворота возвышался необычный трон покрытое синим бархатом кресло, установленное на изданиях с золотым переплетом. Автор изданий — опять же Карл Великий. Но и это не все. Слева у стены, недалеко от трона, до самого потолка поднялась аппаратура, видно очень сложная, с сотнями лампочек и регуляторов. И даже не столько эта аппаратура, сколько совсем уж загадочное сооружение, скрытое от глаз плотным черным покрывалом, больше всего и смущало, и будоражило воображение. Но никто до поры до времени так и не смог догадаться — что же прячется там, за непроницаемым холстом. Устроители бала позаботились и о том, чтобы жаждущие, после стремительных огненных танцев, нашли бы живительный источник в виде минеральной воды, лимонада, фруктов и легких закусок. Этот небольшой буфет был развернут справа от трона и возле него в великолепном клетчатом пиджаке, с белой бабочкой, стоял Филипп. Меня он почему-то не замечал, взгляд его плавал от стены к стене, а лицо обрело завидное достоинство и степенность. Я сам подошел к Филиппу и по-свойски спросил: