Вот что неприятно

Лейнстер Мюррей

А деревянная палочка продолжала свой путь. Струя газа, вырвавшись, отстранила ее верхний конец, она вышла из газопровода наклонно. Пройдя два фута, палочка встретила водопроводную магистраль и весело вонзилась в нее. Ее сравнительно обтекаемая форма снова сказалась. Палочка повернула и пошла в воде вдоль трубы. Идя, она отбрасывала воду в стороны с большой силой. Давление в трубе резко увеличивалось. Труба затрещала. Носительница твердого вакуума хлопотливо мчалась вперед. Труба лопнула вдоль, вода вылилась в грунт под мостовой, стала искать выход, нашла его и вышла в погреба. Мостовая вздулась, а в погреба пошли потоки холодной чистой воды.

Палочка пошла дальше. На трубе был изгиб,

которого она не заметила, прошла сквозь него, снова сквозь желтую глину, нашла трубу с телефонными и пожаросигнальными линиями. Палочка издавала музыкальные звуки, пробираясь сквозь них. За нею последовала вода, желавшая узнать, что она может здесь сделать. Все пожарные сигналы в городе зазвучали сразу. Все телефоны вышли из строя. Палочка, жужжа, пробираясь дальше, нашла бетонную стену подземелья, прошла сквозь нее, перевернулась в воздухе - видимо, от радости - и угодила вакуумным концом вниз, в паровой высокого давления котел на электростанции. Однако, пронизав котел насквозь, она очутилась в топке. И тут ее карьера закончилась. Биндер утверждал, что твердый вакуум может справиться с любым твердым веществом, но с нагреванием он справиться не мог. 1800-градусный нагрев в топке уничтожил вакуумную оболочку. Когда вода хлынула из котла и залила топку, деревянная палочка была просто обуглившейся деревянной палочкой, и только.

Описанные события следовали друг за другом очень быстро. Прошло всего лишь тридцать секунд между моментом, когда Медден задохнулся от выхлопных газов, и ревом пара на электростанции. За это время такси завернуло за угол, Медден перестал кашлять, а Биндер перестал хлопать его по спине.

Потом Медден сказал сентиментально:

– Знаешь, чем больше я думаю, тем больше радуюсь, что у меня есть такой друг, как Тэд Биндер.

Мало кто знал об этом.

"Джезебель" была старая коренастая посудина длиной футов в 40 и шириной больше 12. Она стояла на стапелях наклонно, кормой к берегу. Вокруг нее пахло конопатью, краской, старой наживкой, морским илом и всякими отбросами. Лодка вполне соответствовала своему окружению. Биндер нанес первый из двух слоев на старый парус, прибитый к форштевню "Джезебели" кровельными гвоздями. Когда слой высох, он смазал его особым реактивом с твердым вакуумом. Биндер остерегался класть слой твердого вакуума до самых гвоздей (на случай, если парус понадобится снять). Медден же сидел на палубе под остовом навеса.

И когда Биндер вскарабкался по лестнице, прислоненной к борту "Джезебели", приятель весело приветствовал его:

– Ну что, можно пробовать?

Биндер очень осторожно протянул руку над реллингом. Он явственно ощутил ветерок, дующий снизу вверх: это воздух отталкивался во все стороны от слоя твердого вакуума. Если бы он протянул руку сбоку, то почувствовал бы, что ветерок дует к корме; если бы попробовал снизу, то почувствовал бы ветерок и там. Вакуум не разбирался, в какую сторону отталкивать. Он отталкивал во все стороны, избегая любого оскверняющего прикосновения. Это относилось и к воздуху. Это должно относиться и к воде.

Биндер перешел на корму и кивнул:

– Думаю, что пробовать можно, Джордж.

Потом сошел на берег. Пошел в контору. Добился того, чтобы осторожно наклонили гнездо, в котором стояла "Джезебель", пока ее нос не коснулся воды. Снова взобрался на палубу. Вошел в штурвальную будку, торчащую на палубе, как больной палец, и махнул рукой.

Рабочий у лебедки небрежно протянул руку и отвел собачку из зубчатки. Зубчатка завертелась, и "Джезебель" заскользила по наклонной дорожке к воде.

– Держите ее!
– закричал Медден.- Потише! Легонько!

"Джезебель" скользила все быстрее. Медден выкрикивал слова команды. Они были

совершенно бесполезны. "Джезебель" плюхнулась в воду. Маленькие волны жадно кинулись играть в пятнашки с ее рулем. Вода пыталась прикоснуться к обитому парусом форштевню, но была с силой вытолкнута и разлетелась во все стороны тонкой, быстро мчащейся пленкой. Когда "Джезебель" встала на воду, перед ней выросло что-то похожее на жидкое колесо высотой в двадцать футов. Это была вода, убегающая от форштевня и оставляющая там вакуум. Природа ненавидит вакуум. Ненавидела его и "Джезебель". Она стремилась войти в вакуум, заполнить его собою. Но вакуум уходил от нее. "Джезебель" ускорила ход, разбрасывая воду все шире и все выше. Вакуум тянул все быстрее, так как был прибит к ее носу.

"Джезебель" выскочила из стапеля, словно летучая мышь из преисподней. Раньше она никогда не делала больше восьми узлов: нос у нее был тупой и неуклюжий, и на преодоление его сопротивления уходило много мощности. Но теперь сопротивления не было. Впереди не было ничего.

С самого начала, делая меньше 50 узлов, она была похожа на пожарный катер при полной работе всех шлангов. Правда, пожарные катера никогда не ходят так быстро. Между 50 и 60 узлами "Джезебель" получила еще более внушительный вид. Пена и брызги, разлетающиеся от ее форштевня, поднялись стеной на высоту 60 футов и более - это высота шестиэтажного дома - и летели во все стороны. Вокруг ее форштевня теперь было сколько угодно воды, и каждая капля ее летела куда-нибудь. Некоторые капли устремлялись вниз, к морскому дну. Другие летели к корме. Но большинство взлетало кверху. На каждую милю своего пути "Джезебель" выбрасывала в воздух около шести тысяч тонн воды в виде мельчайших летучих капелек. И сколько же было этих миль!

Когда шхуна налетела на пикник воскресной школы, она уже делала 80 узлов. Пикник был устроен на большом старинном колесном пароходе, и все старались там выглядеть кроткими, кроме маленьких мальчиков, ускользнувших от наблюдения и дравшихся под спасательными шлюпками или рисовавших картинки на белых стенах.

Вдруг ниоткуда, но очень быстро появился столб летящей воды шириной с половину городского квартала и высотой с шестиэтажный дом. Он накинулся на пикник воскресной школы и поглотил его. Пароход был залит шумящими волнами. Когда волны прошли, пароход беспомощно покачивался среди густого непроницаемого тумана. Все, кто старался выглядеть кротко, промокли. Некоторые даже произносили некрасивые слова. Пароход качался так сильно, что девочки то и дело заболевали морской болезнью. Все на пароходе были мокрыми, жалкими и испуганными, кроме маленьких мальчиков, дравшихся под спасательными шлюпками.

Такова внешняя картина подвигов "Джезебели" за первые несколько секунд ее деятельности. Но из штурвальной будки ничего не было видно. "Джезебель" была слепа. Она была окружена стенами бушующей воды, разбрасываемой твердым вакуумом у нее на форштевне. И вздымающиеся струи имели такую большую скорость, что разбивались на мелкие, еще более мелкие и мельчайшие частицы, пока они не становились настолько мелкими, что не могли даже упасть. Они становились частицами тумана. Они плавали в воздухе, как пресловутые ниагарские туманы.

Как назло, навстречу лодке плыл буксир, таща длинный хвост бревенчатых плотов. Столб белого пара ударил в него, словно молния. "Джезебель" столкнулась с плотами. Форштевень у нее зарычал. Твердый вакуум на форштевне "Джезебели" загудел густым басом, отбрасывая от себя дерево, пытавшееся войти с ним в соприкосновение. Буксир убежал, но плоты были разрезаны и остались в тумане. Прямолинейный ход "Джезебели" вел ее прямо на верфи.

Медден заставил лодку свернуть, лихорадочно, наугад крутнув штурвал.