Вот какой Пахомов! (сборник рассказов)
Шрифт:
— Ведёт! — сказал кто-то.
«Ведёт», — хотел было сказать старшина. Но тут о сосну что-то ударилось, мимо старшины пролетела орущая шаровая молния, а к ногам упала старая меньшуткинская кошёлка, из которой вывалился кусок аппетитной колбасы с белыми снежинками сала посерёдке. Солдаты бросились к кошёлке, наклонились и вдруг захохотали так, что по сопкам покатилось эхо.
— Вот это да! — кричали солдаты.
А старшина Меньшуткин, краснея, сказал:
— Да! — и так запустил пальцы под широкий ремень, что начальник заставы спросил:
— А что «да»?
— А сейчас я кое-кому
Тут в кустах зашелестело, затрещало, будто кто-то бросился бегом в сопки.
А начальник заставы улыбнулся и качнул головой:
— Ладно. Будем считать, что при помощи Меньшуткиных-младших провели учебную тревогу. А чтобы покрепче знали, что такое граница, доставить этих Меньшуткиных ко мне. Я им тоже кое-что расскажу.
Скоро на заставе всё притихло. В воздухе сладко и горячо пахло шиповником. Снова стало слышно, как стрекочут кузнечики, шелестят стрекозы. И только возле кухни всё ещё хохотали солдаты. А Василий Иваныч, сверкая глазами, смотрел в сторону домика начальника заставы, куда прошлёпали оба Меньшуткины, и думал, наверное:
«Что, нарушители, слушаете лекцию? Мало вам! Мало! Я бы вам и не такую прочитал!»
А когда солдаты, выходя из столовой, подносили Ваське куски колбасы, он фыркал и косился на небо, будто говорил:
«Попробуйте сами. А я уже пробовал. Знаю эти колбасные штучки!»
МИХАИЛ МАТВЕИЧ
Начальник соседней заставы капитан Матвеев решил с утра проехать по тайге. Он отдал необходимые распоряжения заместителю, взял автомат — на всякий таёжный случай — и выехал на коне за ворота.
Поднялось солнце. Свежо зеленела весенняя трава, и конь весело пошёл в гору привычной тропой. Но едва въехали в лес, он захрапел, взвился на дыбы и шарахнулся в сторону. Прямо на него сквозь дубняк ломилась громадная медведица.
Матвеев ахнул от неожиданности, оглянулся, а за спиной громыхала осыпь, обрыв, — отступать некуда. И он дал очередь из автомата.
Медведица тут же ткнулась носом в копыта коню, а в дубняке снова раздался треск.
Матвеев опять вскинул автомат.
Но на тропу вывалился маленький взъерошенный медвежонок.
Чёрная шерсть его блестела, а на груди галстуком белело яркое пятно. Медвежонок на секунду остановился, вытаращил глазёнки на громадного коня, на всадника и с перепугу бросился под брюхо медведицы.
Матвеев спрыгнул с коня, снял шинель, завернул медвежонка и стал быстро спускаться вниз, к заставе.
На заставе медвежонку обрадовались.
Солдаты передавали его из рук в руки, а медвежонок с опаской ворочал маленькими коричневыми глазёнками и прятал нос в мягкую чёрную шерсть.
Но как только его взял на руки повар Ерохин, он вытянул шею, быстро обнюхал и стал лизать его голые по локоть руки.
— Мишка мамку узнал! —
Ерохин принёс медвежонка в кухню, постелил ему за печкой кусок овчины и поставил у ног старую солдатскую миску.
Застава стояла среди высоких гор, со всех сторон её окружала тайга. Кругом пахло сосной, перекликались лесные птицы. Доносился стук дятла. И Мишка чувствовал себя совсем как дома. Солдаты приносили ему из похода кедровые шишки, и он, урча, лущил орехи.
Как-то, когда он лежал на солнышке у крыльца, к нему подошла корова Майка. Нагнула рогатую голову и посмотрела на него большими страшными глазами. Мишка вскочил, ощетинился и воинственно поднял лапу.
Но вдруг он почувствовал тёплый молочный запах, быстро слез со ступенек и побежал за Майкой, подтягивая мордочку к грузному вымени.
С тех пор каждое утро медвежонок бегал за Майкой следом, хватал её за ноги. А Майка оглядывалась, отмахивалась хвостом и делала вид, что вот-вот боднёт назойливого медвежонка.
Но он не отступал, пока ему не наливали в миску тёплого парного молока.
Как только наступало время обеда, Мишка бросал все игры и ковылял к кухне. Там Ерохин уже держал в руках поварёшку, от котлов валил вкусный пар.
Мишка хватал передними лапами свою солдатскую миску, как его выучил Ерохин, и пристраивался за солдатами к раздаточному окошку. Ерохин накладывал ему порцию каши, и Мишка отправлялся в угол.
Через несколько минут он с пустой посудой останавливался у солдатских столов, и каждый пограничник добавлял ему ложку из своей порции.
Ерохин морщился, качал головой и стыдил:
— Позор, срам! Не пограничник, а побирушка.
Мишка виновато косил глазами в его сторону, а пограничники защищали медвежонка и дружно наполняли миску. Тогда и Ерохин протягивал ему на закуску кусок сахару, который оставлял от своей порции.
Прошло таёжное лето.
Пожелтела тайга. Красными пятнами обозначились клёны. Зашелестел сухим листом дубняк. Прощально закричали над сопками стаи перелётных птиц.
Последние неожиданные бабочки иногда появлялись над заставой и, что-то устало поискав, исчезали уже насовсем.
Мишка смотрел на всё это с удивлением и тревогой. Осторожно выглядывал за ворота, принюхивался к запахам тайги, но убегать не собирался.
Он вырос, шерсть на нём стала жёсткой, медвежьей, и Ерохин однажды сказал:
— Ого! Тебя уже иначе, как по отчеству, не назовёшь. Только Михаилом Матвеичем!
— А почему Матвеичем? — полюбопытствовали солдаты.
— А как же! Принёс-то его капитан Матвеев!