Шрифт:
Остап ВИШНЯ
ВОТ ОНО -- СЕЛО!
Сельские зарисовки, юморески и фельетоны
1919-1927
СОДЕРЖАНИЕ
Моя автобиография. /Перевод Е. Весенина.
Чудак, ей-богу! /Перевод Е. Весенина.
Дорожные впечатления. /Перевод А. и З. Островских.
Вот оно -- село! /Перевод А. и З. Островских.
"Главполитпросвет". /Перевод А. и З. Островских.
"Женотдел". /Перевод А. и З. Островских.
"Село -- книга". /Перевод А. и З. Островских.
"Профобр". /Перевод
На Гомельшу! /Перевод А. и З. Островских.
В хвосте сила. /Перевод А. и З. Островских.
Мед. /Перевод А. и З. Островских.
Как я рыбу ловил. /Перевод А. и З. Островских.
Когда сельских клубов еще не было. /Перевод А. и З. Островских.
Борись! /Перевод С. Радугина.
Гинекология. /Перевод С. Радугина.
Про веселое сусличье житье-бытье. /Перевод С. Радугина.
Вечорницы. /Перевод И. Собчука.
Бороться за книгу. /Перевод И. Собчука.
Вот задача! /Перевод Е. Весенина.
Днепром. /Перевод И. Собчука.
Темная ночка-петровочка. /Перевод С. Радугина.
Так ни черта и не вышло. /Перевод Е. Весенина. ______________________________________________________________________
Моя автобиография
У меня нет никакого сомнения в том, что я родился, хотя и во время моего появления на свет белый и позже -- лет, пожалуй, десять подряд -- мать говорила, что меня вытащили из колодца, когда поили корову Оришку.
Произошло это событие первого ноября (старого стиля) 1889 года в местечке Грунь, Зиньковского уезда, на Полтавщине.
Собственно, событие это произошло не в самом местечке, а на хуторе Чечве, около Груни, в имении помещиков фон Ротт, где мой отец работал у господ.
Условия для моего развития были подходящие. С одной стороны, колыбель на веревочках, с другой -- материнская грудь. Немного пососешь, немного поспишь -- и растешь себе помаленьку.
Так оно, значит, и пошло: ешь -- растешь, а потом растешь -- ешь.
Родители мои были, как и все родители.
Отец отца был в Лебедине сапожником. Отец матери был в Груни хлеборобом.
Более глубокой генеалогии мне проследить не довелось. Отец вообще не очень любил рассказывать о своих родичах, а когда, бывало, спросишь у бабушки (отцовой матери) о дедушке или о прадедушке, она всегда отвечала:
– - Такой стервец был, как и ты вот! Покоя от него не было.
О материнской родне также знаю немного. Только то и помню, что отец частенько говорил матери:
– - Не удалась ты, голубушка, в свою мать. Царство небесное покойнице: и любила выпить и умела выпить.
А вообще родители были ничего себе люди. Подходящие. За двадцать четыре года совместной их жизни послал им господь, как тогда говорили, всего только семнадцать детей,
Стал, значит, я расти.
– - Будет писать, -- сказал как-то отец, когда я, сидя на полу, размазывал рукой лужу.
Оправдалось, как видите, отцовское пророчество.
Но от правды не уйдешь: много еще времени прошло, пока отцовское предсказание воплотилось в жизнь.
Писатель не так живет и не так растет, как обыкновенный человек.
Что обыкновенный человек? Живет, проживет, умрет.
А писатель -- нет. О писателе подай, обязательно подай: что повлияло на его мировоззрение, что его окружало, что организовало его, когда он лежал у матери на руках и чмокал губами, не думая совсем о том, что когда-нибудь придется писать автобиографию.
А вот теперь сиди и думай, что на тебя повлияло, отчего ты стал писателем, какая нелегкая понесла тебя в литературу, когда ты стал задумываться над тем, "куда дырка девается, когда бублик поедается".
Потому что писателями так, спроста, не становятся.
И вот когда припоминаешь свою жизнь, то приходишь к выводу, что писателю в его жизни действительно сопутствуют явления необычайные, явления оригинальные, и, если бы этих явлений не было, не был бы человек писателем, а был бы порядочным инженером, врачом или просто толковым кооператором.
Навалятся эти явления -- и пошел человек писать.
Главную роль в формировании будущего писателя играет природа -картофель, конопля, бурьяны.
Если у мальчика или у девочки имеется склонность к задумчивости, а вокруг растет картофель, или бурьян, или конопля, -- амба! Так уже и знайте, что из ребенка вырастет писатель.
И это вполне понятно. Когда ребенок задумается и сядет на голом месте, разве ему дадут как следует подумать?
Сразу же мать пугнет:
– - И куда это он сел, сукин сын!
И вдохновение с перепугу развеялось.
Тут картофель -- в самый раз.
Так было и со мной. За хатой недалеко -- картофель, на грядке -конопля. Сядешь себе: ветер веет, солнце греет, картофель навевает мысли.
И все думаешь, думаешь, думаешь... Пока мать не крикнет:
– - Поди-ка, Малашка, погляди, не заснул ли там, часом, Павло? Да осторожненько, не напугай, чтобы рубашку не замарал. Разве на них настираешься?!
С того оно и пошло. С того и начал задумываться. Сидишь и колупаешь перед собой ямку.
А мать, бывало, ругается:
– - Что за дьявол картофель подрывает? Ну, уж если поймаю!!
Порывы чередовались. То вглубь тебя потянет, -- тогда ямки колупаешь, то увлечет тебя ввысь, на простор, вверх куда-нибудь. Тогда лезешь в клуню [1] на балку воробьев гонять или на вербу за галчатами.