Вот пуля пролетела
Шрифт:
— Хватит? Нужно проверить, нужно проверить. Четыре процента от миллиона… четыре процента — это будет… это будет… это будет…
Пан Сигизмунд подал Мануйле серебряный бокал
— Ваше питьё, господин Мануйла. Время принять.
— Да, да… Я утомился, — он медленно, крохотными глотками, выпил — судя по запаху — настой валерианы.
— Завтра я дам вам перо и бумагу, и вы точно всё посчитаете, — успокаивающе сказал доктор.
— Да, да, завтра. На свежую голову. У меня получится, у меня непременно получится.
— Вне всякого
Когда мы покинули покои хозяина, доктор сказал:
— Как видите, господин Мануйла…
— Я вижу, — остановил я пана Сигизмунда.
— Могу я узнать, что вы скажете госпоже Корастелевой?
Я посмотрел на него, как на человека, шумно испортившего воздух. Какое твое дело, милейший? Потом всё же ответил:
— Разумеется, я буду действовать в интересах моего старого боевого товарища.
— Конечно, конечно… — извиняющимся тоном сказал пан Сигизмунд. Я был тропинкой к серебряному миллиону, меня нужно холить и лелеять.
И потому из поместья нас выпустили беспрепятственно.
Интермедия
I
— Зовут-то тебя как? — спросил кучера Честный Полковник.
— Селифаном, ваше высокородие, — ответил тот.
— Ты, я вижу, парень смышлёный, Селифан, возьми-ка синичку!
— Премного благодарен, ваше высокородие, — кучер проворно спрятал купюру в недра поддёвки.
— Так что твой барин, служит?
— Прежде служили-с. По военной части.
— В каком чине?
— Ротмистр. Но по ранению в отставку вышли, давно-с.
— А теперь помещик?
— Плантаторы они.
— Кто?
— Плантаторы. Это вроде как помещики, только богатые. Которые с прибылей живут, а не с убытков.
— И велико ли поместье?
— Слышал — двести душ.
— Слышал?
— Я у барина недавно служу. Барину кучер понадобился, они меня у барыни, то есть, у прежней барыни, и взяли-с. Мне, говорят, нужен кучер наилучший, а цена — пустое, главное, чтобы он её стоил, эту цену. И взяли-с.
— А живёт-то он где?
— В Петербурге, где ж ещё барину жить. В Петербурге!
— Хороша ли квартира?
— Хотя б и генералу впору. Наш барин только наилучшее требуют, такая у них привычка. Хорошее, говорят, люблю, плохое — нет!
— А денег хватает у барина на хорошее?
— Так ведь плантаторы они-с. Деньги, барин говорят, для того и придуманы, чтобы в ход их пускать. С большим пониманием наш барин.
— А куда же вы путь держите?
— Барин сестру свою навестить желают, у их сестры поместье за Тулою. И себе поместье хотят присмотреть по соседству, если хорошее найдут. Плохое поместье им ни к чему. Вот и едем. Мне, говорят, спешить некуда, жить нужно с удовольствием, и сегодня, а не завтра.
— А как он насчет карт?
— Мил человек, я на синицу уже наговорил, теперь мне к лошадям
— Ну, хоть намекни.
— Без карт, барин говорят, мы б до сих пор дикими людьми были, вокруг дуба бегали, — сказал кучер, и вышел из комнаты.
— Слышали? — сказал Честный Полковник.
— Как не слышать, — из смежной комнаты появились двое, Пожилой Помещик и Пылкий Юноша.
— И что думаете?
— Что ты зря потратил пять рублей, — ответил Пылкий Юноше. — В книге проезжающих он так и отметился: барон Магель, ротмистр в отставке, путешествует по собственной надобности.
— Э, что пять рублей, вздор пять рублей. Зато теперь мы знаем, что не чурается карт, не скуп, при деньгах, и не прочь предаться земным удовольствиям. Поверь, это стоит пяти рублей.
— Что не скуп — ясно и по повозке, и по лошадям, и по одежде, — возразил Пылкий Юноша. — А пять рублей — это пять рублей!
— Вот потому ты и в Пылких Юношах, хотя уже тридцать скоро. Не жалей денег на подготовку. Даже если раз-другой и зря потратишься, на третий окупится сторицей. Ты должен понять интересы человека, чего он хочет, чем он дышит.
— И чего он хочет?
— Самого лучшего. И потому тебе с ним говорить не нужно, лишнее. Ты за самое лучшее сойти не можешь. Смотри на Кугеля, и учись.
— Значит, так, — Пожилой Помещик, который очевидно и был Кугелем, подошел к мутноватому зеркалу, осмотрелся, стряхнул пару пылинок и обернулся к Пылкому Юноше. — Ты спускайся вниз, возьми, что ли, чаю, сиди в углу и скучай. Пойдешь пристяжкой. А работать будем мы, я и Шохтнин.
Пылкий Юноша с недовольным видом покинул комнату.
— Глуп он, — сказал Шохтнин. — И стареет. Какой из него юноша?
— Глупый тоже нужен, — ответил Кугель, — без глупого нельзя. А что стареет, то пусть. В двадцать нет ума, и не будет, это он и подтверждает. Кто опасается тридцатилетнего простака? Такое не сыграешь!
— Ладно, я начну, — Шохтнин спорить не стал. Что тут спорить, что сложилось, то сложилось. Карты сданы, нужно играть.
II
— Вы разрешите присесть рядом с вами, у окошка? — сказал Честный Полковник барону.
— Сделайте одолжение, — Магель поднял глаза от книги, раскрытой где-то на шестой странице.
— Позвольте рекомендоваться: полковник Шохтнин, тульский помещик. Еду в Санкт-Петербург, да вот коляска поломалась, требует ремонт.
— Барон Магель, ныне помещик, — ответил Магель доброжелательно.
— Где же ваше поместье, осмелюсь спросить?
— Пока нигде. Собираюсь купить. Без поместья как-то неуютно, знаете ли.
— И к какой губернии имеете склонность?
— В раздумьях. Хочется потеплее, чтобы лето — так уж лето, а не то, что в Петербурге. С другой стороны, забираться совсем уж далеко от столиц тоже не гоже. Душа требует культурной жизни, а она есть только в столицах.