Вот так уходит день от нас, уходит безвозвратно
Шрифт:
В этих отсылках нет особой необходимости. Это просто своего рода приветствие, кивок: дескать, я знаю, что ты существуешь.
Однажды Эрик Нильсон сослался на Хеннинга так: «Я полностью согласен с Хеннингом Лагерквистом по поводу скинхедов и социального центра «Фрюсхюсет». Это очень своевременные слова, и я надеюсь, что их услышит Андерс Карлберг и другие представители местных властей в столице».
Когда Хеннинг это прочел, у него защекотало в животе. Он внезапно совершенно четко осознал, что не один на свете. Это его так взволновало, что ему пришлось немедленно все бросить и выйти на улицу. Он сел на свой камень, некоторое время
Что они, собственно, знают друг о друге? Ничего! Они никогда не виделись.
Хеннинг старается представить себе Эрика Нильсона.
Когда он читает его письма, сквозь текст как будто проступает лицо автора. И Хеннинг видит самого себя: одинокого мужчину без семьи, праведника, над которым прикололся Бог. Хеннинг не хочет думать, что Эрик Нильсон, возможно, вовсе не одинок. Существование жены или целой семьи в жизни Эрика повергнет Хеннинга обратно в глухое одиночество.
Нет уж. Они должны быть равны. Они должны быть одинаково нужны друг другу.
Несколько раз Хеннинг задумывался, не написать ли Эрику письмо — быть может, даже предложить встретиться… Но у Хеннинга нет его адреса, а в редакции, конечно, не скажут.
Поэтому он так и не написал.
Где-то в Швеции живет такой же Хеннинг, они знают друг о друге, симпатизируют друг другу, но не могут друг друга найти.
Где-то.
Все их общение происходит исключительно через рубрику «Письма читателей». Как знать, может, этот Эрик Нильсон думает о Хеннинге совсем не так часто, как Хеннинг о нем. Вдруг Хеннинг просто выдумал, что между ними есть связь? Погряз в мечтах, сидя вечерами за кухонным столом, обложившись газетами и папками с вырезками, один на один с собой, когда вся посуда вымыта, на кухне убрано и не осталось ни одной крошечки, чтобы стереть со стола…
6.
Раз в несколько лет Анне удается уговорить Хокана поехать в отпуск кататься на яхте или на лыжах или отправиться еще куда-нибудь, куда все просто обожают ездить.
Хокан к таким развлечениям совершенно равнодушен.
Все нормальные люди мечтают получить сертификат по дайвингу, альпинизму или парашютному спорту. Надо ведь идти в ногу со временем. А не плестись где-то в хвосте.
Надо ездить в Индию, Вьетнам, Таиланд и другие экзотические страны, где у тебя неминуемо начнется диарея.
Надо в начале лета полетать на воздушном шаре над Стокгольмом с коллегами по работе. Или хотя бы прыгнуть с тарзанки.
Это необходимый минимум. Иначе ты ничего не испытал в жизни.
Ты ничего не видел, не можешь оценить величия природы — горных хребтов, океанов и всякого такого прочего.
Полноту жизни возможно почувствовать только тогда, когда не на что полагаться, кроме собственных сил. Поэтому надо подвергать себя разнообразным испытаниям, учиться преодолевать препятствия.
Надо брать от жизни все.
Мы — обыватели, жители мертвого царства, наше бытие похоже на тяжелый сон. Подобно тому, как дождь способен заставить пустыню цвести, впечатления делают человека живым. Необходимо искать и бережно хранить впечатления. Это единственная ценность, которая делает человека
Впечатления можно коллекционировать и хранить, как хранят полароидные снимки и видеозаписи. Это единственный аргумент, понятный Хокану. Поэтому иногда он все же позволяет Анне себя уговорить.
Анна перед каждой поездкой приходит в настоящий экстаз — радуется и болтает без умолку, потому что каждое впечатление надо пережить от и до. Анна представляет, как она, дитя природы, мчится куда-то вдаль, против ветра, такая прекрасная, сильная, неукротимая, как стихия. Дышит полной грудью. Живет полной жизнью.
Так вот они отправились с Фредериком и Сарой в морское путешествие на роскошной яхте, которая принадлежит друзьям Фредерика. Должно быть, она обошлась им в несколько миллионов крон. Они пьют виски из пластиковых стаканчиков и закусывают с бумажных тарелок.
Фредерик, Сара и хозяева яхты беспрестанно восхищаются всем подряд.
«Эх, хорошо-то как!», «Да-а, просто великолепно!».
Хокан тоже смеется и восхищается, хотя единственное, о чем он думает, — это что поездка будет стоить им с Анной всех их сбережений за год.
Анна не смеется и не восхищается. Она стоит, свесившись через перила. Ее тошнит.
Ну зачем, зачем Хокан дал ей себя уговорить?
Когда яхту начинает швырять из стороны в сторону так, что их, того и гляди, накроет волной и Хокан решает, что пришел конец, что уж сейчас-то они точно погибнут, к нему подходит приятель-Фредерика-владелец-яхты, хлопает его по плечу и орет прямо в ухо, перекрикивая ветер: «Ну, как тебе, Хокан? Совсем не то, что пялиться в ящик, а?»
Хокан пытается возразить, что это вовсе не единственное, из чего состоит его жизнь! К тому же он не пялится в ящик. Если он иногда и включает телевизор, то лишь для того, чтобы посмотреть какой-нибудь документальный фильм или аналитическую передачу.
Как правило. А если ему и случалось заснуть вечером перед включенным телевизором, так в этом тоже ничего зазорного нет.
Ну, по идее.
Хокан ненавидит приятеля Фредерика. Ненавидит его яхту, которая стоит миллионы крон. Приятель-Фредерика-владелец-яхты такой смуглый, с выгоревшими на солнце волосами, у него нет ни грамма лишнего жира, он ловко вяжет морские узлы, умеет плавать кролем, и вода при этом не попадает ему в рот. Хокан представляет себе, как он окунает его мерзкую голову в воду и не дает ему подняться до тех пор, пока тот не наглотается соленой воды и не начнет блевать.
Девушка приятеля-Фредерика-владельца-яхты, Мадде, живет в фешенебельном Юрсхольме. А сам он учится в Высшей школе экономики, причем средний балл у него, разумеется, 5,0. А еще у него ровные белоснежные зубы, которые, как представляет Хокан, разлетятся в стороны, когда по этой загорелой морде треснет парусной реей, и все будут смеяться, как смеялись над Хоканом, когда он получил реей по затылку, потому что это было очень смешно.
Правда, Хокану смешно не было. У него вообще нет чувства юмора. Он только ощутил страшную боль, почувствовал, что на глаза навернулись слезы, но заплакать не решился. Он даже испугался, что у него сотрясение мозга, но сказать об этом вслух тоже не смог. Анна все равно не смогла бы его утешить, потому что в этот момент ее, свесившуюся по пояс через борт, выворачивало наизнанку.