Вот ты какая, Россия
Шрифт:
Прошло время и всех нас в колхоз приняли. Даже мать, Варвару Петровну. Знали, что Банниковы плохо работать не умеют.
Но одна беда не ходит. Через некоторое время приехал какой-то партиец с солдатами выселять кулаков. Это так они называли зажиточных, крепких казаков. У нас так не говорили. И первый кулак – Андрей Иванович Банников. Богаче его пожалуй во всей округе не было.
Однако получилось не так, как задумали сверху. Мы-то и не знали, что нас выселяют, но кто-то в правлении прознал. И собралась у нашего плетня почти вся станица. И не отдали своего казака Андрея Ивановича Банникова.
В тот же день уехал чужак-партиец из станицы ни с чем. Думали: беда будет. Мы-то уж были наслышаны, что в других станицах случилось. Ан нет. Никого в нашей станице не выселили. Всем миром станичники казаков отстояли. Все остались помирать на своей донской земле.
Часто вы меня спрашиваете: как я прожила долгую жизнь, не было ли сложности с властями? Ведь я же «кулацкая дочь». Так и прожила, как все. Вышла замуж за батрака Митрия, деда Митю вашего, царство ему Небесное. С пяти годков батрачил подпаском у калмыков в Сальских степях. Работала в колхозе, детей растила. Однажды после оккупации пришлось заполнять анкету. А там вопрос: «Чем занимались до 1917 года?» Я и написала: «Играла в куклы». Чиновник долго ругался, а потом, видимо, подсчитав мой возраст, усмехнулся:
– Долго ты, тётка, куклы нянчила.
На этом и кончилось единственное недоразумение из-за моего происхождения кулацкого.
Отвлеклась я маленько. Впрочем и рассказала я почти всё про те годы. Вскоре после раскулачивания похоронили Андрея Ивановича. На своей земле. На Дону. На Родине. Но не все казаки в родной земле. Новая беда – новая война. Великая. Отечественная. И опять казаки в окопах да в братских могилах.
4. В суровую годину забудь про обиду
Нагрянула война… забрали всех наших мужчин и моего Митрия тоже. Осталась я с матерью и детьми. Мать хоть и старая была, но всю войну в колхозе на свекле проработала. Это уж после Победы она только по хозяйству, по дому.
Дошёл фронт и до нас. И не просто дошёл, а пошёл гулять туда-сюда. А мы с малыми детьми в этом огне, как в аду. На задах огородов у каждого своя траншея, да с нишами. Там и спасались от бомбёжек. А стихнет – идём откапывать друг друга.
Потом фронт ушёл за Дон к Сталинграду. У нас в станице разместили румын. Но немцы у них как бы начальствовали и иногда наведывались. Вот они-то, немцы, да с нашими предателями-полицаями забрали семьи председателя колхоза, председателя станичного Совета и других коммунистов. Сами-то коммунисты кто на фронте, кто эвакуировал колхозный скот да технику. А бабы их с детьми остались в станице. Вот и увезли их немцы в район.
Так бы и сгинули, как исчезли в жерновах войны миллионы людей, если бы станица не думала о своих станичниках. Увезли не просто семьи коммунистов, а увезли часть нашей станицы, увезли не ведома куда и уж не с доброй целью. После происшедшего пошли разговоры от дома к дому: что делать? И порешили: собрать стариков из раскулаченных, то есть пострадавших от Советской власти, да пусть они при параде идут выручать своих. Сам пропадай, а товарища выручай.
Пришли в район. Мать моя, Варвара Петровна, тоже с ними. Нашли старосту полиции что ли. Глядь, а это сын нашего дореволюционного старосты. Тот изувер был, и этот сидит, глазищами сверкает.
– Вас же Советская власть как обидела, а вы за их племя просить пришли.
Вышел один из старейших казаков вперёд, поправил седые усы и кресты на груди и ответил за всех:
– Мы все казаки, а промеж себя сами разберёмся. Негоже вам за нас наши обиды решать.
Удивительно, но всех освободили. Над другом посмеёшься, над собою поплачешь. И в ту же ночь на лодках через Дон перевезли спасённых. Там фронт был не сплошной. Пошли пробиваться к своим. От греха подальше…
Беда всегда людей объединяет. Бывают нелюди, так то предатели. А с предателями всегда, во все времена одинаково поступали, сами знаете как. Поэтому и войну мы смогли выиграть, что едино все народы встали против ворога. Не опустились до сведения счётов, забыли ради свободы Отечества личные обиды. Всем миром одной идеей жили: Победой над чужеземным захватчиком. И вы так живите: дружно, не тая зла друг на друга, не копите обиды. Иначе будет разлад, разруха и, не дай Бог, война. Ведь только сообща в своём доме можно порядок навести. Всем вмести.
И вот что я вам, внучата, ещё расскажу. До революции у нас в станице поселилась семья немцев. Большая семья: старики, сами молодые хозяева, много детей. Дом их на окраине даже можно сказать, на отшибе стоял. Там все пришлые жили. Не казаки, то есть. Так вот, хозяин их на фронте был, а семья его с нами под немцем осталась. Смеялись в станице, что в голодное время они лягушек ели. А может быть и ели. Разве это грех? Мы-то сами в голод всякую дрянь глотали. Вот вспомнила я про Яккелев, Яккель – фамилия их, и сама задумалась: почему же наши их не выселили, не эвакуировали? И почему немцы с ними никаких дел не имели? Странно, но это так. Быть может немцы не знали, что их соплеменники в донских степях живут? А пришлые наши немцы боялись, что фашисты узнают: ведь их Михай в Красной Армии воюет. Кстати, внучок, одну из них ты знаешь: Эмму Михайловну. Она же тебя в школе немецкому языку учила. Легко про войну слушать, да тяжело её видеть. Малость дух переведу. Сердце щемит от этих воспоминаний. Передохну и расскажу короткую историю про нашего старосту.
Я уже поминала старосту-полицая. При царе его отец зверствовал. Прямо выродок какой-то был. Ему удовольствие доставляло измываться над людьми. А вот сын его в первые же дни оккупации вслед за немцами объявился. И наружно: точно батя вылитый. Шутка ли? Мы его опасались здорово.
Появлялся он в станице регулярно собирать продукты для немецкой армии. Румын погоняет, накричит, соберёт подводу, да и уедет. В районе он жил при немцах. В станицах бывал только наездами.
А румыны, кажется, совсем не воевали. Кашу варят, мальцов наших кормят, а когда и сахарком угостят. Шутят, смеются, с детьми нашими играют. Когда немцы или начальство какое – для вида цыкнут, прикрикнут строго. А уйдёт начальство – наши дети опять у них на руках да под ногами мельтешат. А если румын заставит бельё постирать, то и дров нарубит и воды из колодца достанет, а надо, и приступки у хаты поправит. Было, конечно, и с их стороны безобразия. Всякое было. Но, в общем, они воевать не хотели, их руки больше к мирному труду способны. За это, наверное, их немцы и наказали. Стали кормить румынскую армию кое-как, а потом и вовсе им нечего стало есть. Постояли они немного и снялись. Ушли куда-то.