Вой лишенного или Разорвать кольцо судьбы

Захарова Мария

— Я говорил, что он не готов, — вновь встрял Сальмир.

— Прекрати уже! — осадил калерата Перворожденный, послав тому предостерегающий взгляд. — Я позволил тебе слиться с рьястором полностью, и это несколько выбивает из колеи, — ответил Антаргин сыну.

— Несколько? — недоверчиво проворчал Лутарг, пытаясь восстановить в памяти свое последнее ощущение.

Нечто огромное и всесильное, — так ему казалось, хотя абсолютной уверенности в этом Лутарг не имел.

— Надо было подождать, — не желал сдаваться Сальмир.

— Чего?

Он не сможет сдерживать его, пока не раскроет для себя всю его мощь! — Антаргин поднялся.

— Пара дней ничего не решили бы.

— Это ты так думаешь, а он не согласится с тобой.

— Эй, я тоже здесь!

Лутарг вскочил на ноги, и встал между препирающимися друзьями.

Как ни странно, но он больше не чувствовал усталым. Скорее наоборот — полным сил. Это было странно.

— Может, меня спросите?

Его вмешательство возымело действие. Спорщики замолчали.

— Почему мне так легко? — поинтересовался молодой человек, переводя взгляд с одного мужчины на другого.

— Риана коснулась тебя, напитав тело собой. А я вас оставлю, — ответил Сальмир прежде, чем круто развернуться и начать подъем. Калерат был зол.

— Не обращай на него внимания. Скоро успокоится.

— Он всегда такой… вспыльчивый? — тихо спросил Лутарг, пытаясь представить, как шисгарский каратель отреагирует на такое определение, если вдруг услышит. Почему-то казалось что отрицательно.

— Иногда, только ему не говори, — заговорщическим шепотом согласился Перворожденный, вызвав у молодого человека слабую улыбку. — Идем, многое предстоит обсудить, и нас ждет завтрак.

Антаргин успел преодолеть несколько ступеней, когда сын одним словом остановил его.

— Сарин? — в голосе Лутарга звучало требование.

Перворожденный вздохнул и встретил направленный на него взгляд.

— Дай нам еще день или два. Старик крепкий. Он выдержит, а тебе нужно время. И мне тоже.

— Но…

— Два дня, Лутарг, и я должен буду отправить собирателей. Ты пойдешь с ними.

* * *

Таирия была расстроена почти до слез и зла на отца, как никогда ранее. Идя по дворцовым коридорам в сопровождении служанок, несущих поклажу, и двух стражником, проведших большую часть ночи у дверей ее покоев и обязанных вейнгаром сопроводить его непокорную дочь до ожидающей во дворе кареты, девушка едва сдерживала крик раздражения, словно застрявшая кость, неприятно саднящий в горле.

Она стала пленницей в собственном доме, не имеющей разрешения идти туда, куда хочется, лишенной возможности попрощаться с дорогими сердцу людьми.

Отец даже не пришел к ней, чтобы отчитать за нарушение своего запрета и высказать неудовольствие. Он всего лишь запер дочь в четырех стенах, приказав охране не выпускать ее из комнат и никого не допускать к ней.

Ири ругалась со стражей, умоляла их, пыталась подкупить, но те оказались либо слишком трусливыми, чтобы нарушить указание вейнгара, либо слишком преданными своему господину.

Таирия, конечно же, обвинила их в первом, когда припомнив едкие словечки, что часто использовали конюхи в разговорах друг с другом, с треском захлопывала дверь перед удивленными лицами мужчин.

Гордо вскинув голову, будто ее и не конвоируют вовсе, девушка села в катеру. Советник отца и приставленная к ней нянька уже дожидались Таирию, устроившись друг напротив друга, и скрестив взгляды, словно два пса на ринге, оценивающие противника. Ири заметила недовольно поджатые губы Урьяны — и высокомерно вздернутые брови мужчины, подумав при этом, что путь ей предстоит веселый.

Эти двое терпеть не могли друг друга и постоянно прилюдно обменивались колкостями, о чем служанки, посмеиваясь, частенько судачили на кухне, относя показные неприязненные отношения к тщательно скрываемой симпатии. Таирия же не горела желанием проверять правдивость подобного предположения, но судя по всему выбора у нее не было.

Кивнув своим сопровождающим, девушка уставилась в окно. За долгие дни пути общение с ними еще успеет ей надоесть, да и не хотела Ири в данный момент о чем-либо разговаривать. Сейчас она могла только перечить и огрызаться, что недостойно дочери вейнгара.

Ее взгляд пробежался по дорожке, ведущей к дворцу, задержался на входе, а затем, переместившись на балюстраду, заскользил по ней, переходя от столбика к столбику, пока не наткнулся на одиноко стоящую фигуру.

Гарья. Ири судорожно сглотнула комок в горле.

Старая кормилица пришла попрощаться с ней, и на глаза девушки навернулись слезы отчаяния. Она не хотела уезжать. Не сейчас, когда тетушка очнулась, а Таирия даже не смогла ее увидеть. Не тогда, когда чувствовала себя настолько одинокой. Ей до боли в груди необходимы были тепло ласково обнимающих рук и несколько подбадривающих слов.

Ири на мгновенье смежила веки, а затем перевела взгляд на суетящийся во дворе люд. Гвардейцы уже занимали положенные им места по обе стороны кареты, образуя стройные ряды сопровождения по городу. За пределами Антэлы они перераспределятся. Броскую униформу скроют темные плащи, пока притороченные к луке седла, и уже никто из них не будет заставлять коней гарцевать, чтобы привлечь внимание хихикающих служанок, но не сейчас, когда можно пред восторженными взглядами обожательниц предстать во всей красе.

Пока девушка размышляла над тем, стоит ли подозвать Гарью и позволят ли той приблизится, в окошко кареты просунулась рука отцовского писчего. Мужчина запыхался, словно проделал весь путь до внутреннего двора бегом.

— Сестре вейнгара лично в руки, — выпалил гонец, протягивая советнику свернутое в трубочку и обвязанное жгутом послание.

— Еще одно? — удивился мужчина.

— Велено передать, — отозвался писчий.

— Понятно.

Советник принял послание и, открыв покоящийся рядом с ним на сидении сундучок, положил письмо к другим бумагам.