Вой
Шрифт:
– Как вас зовут?
– Таня, – и звонко засмеялась. – Наконец-то. А вас?
– А я Сергей. А я так и думал.
– Что?
– Что у вас должно быть прекрасное имя – как и вы сами.
– Да? Спасибо.
Она так склонила голову к правому плечу, что на миг судорога сжала его грудь: это было движение Наташи, копия. И чуть не сказал ей об этом. Вовремя спохватился, нельзя было говорить о маме, это могло испортить всю игру.
– Танечка, а вы знаете, как эта скала называется? – указал на крутую возвышенность.
– Ой… забыла. Мне говорили…
– Иван-Наталья. Хотите,
– Да, – пылко ответила она. – Хочу.
– Значит, давайте встретимся вечерком. Вы ведь меня не боитесь?
– Вас?.. Нет, не боюсь, наоборот…
– Что наоборот?
– С вами, наоборот, можно ничего не бояться… по-моему…
Она опустила глаза, и тут же, взмахнув ресницами, брызнула таким взглядом, что Грохов даже немножко испугался. Этот взгляд был ему знаком, по крайней мере, видел его у нескольких женщин. Этот взгляд говорил: «С тобой – хоть на край света…»
– Вот туда и пойдем. К Ивану и Наталье. Он был обыкновенный парень Ваня, но оказалось – необыкновенный. И она тоже – легендарная девушка Наташа. На-та-ша! – Он проникновенно произнес имя ее мамы (здесь оно не повредит, а даже сработает в плюс). – Они любили друг друга и вместе погибли. Вот туда и пойдем. Постоим на краешке.
– На краешке земли? – чуть лукаво улыбнулась Таня.
– Да. И земли, и неба, и космоса. Мы пройдем, легко и невесомо, по вселенной и остановимся на самом краю, там, где встает пока еще невидимая, далекая, юная, красивейшая, светлейшая, ярчайшая звезда! – Он жестикулировал как фокусник, у которого в руках и вправду вот-вот вспыхнет звезда. – Мы увидим ее первыми, это будет ваша звезда, мы назовем ее вашим именем!.. – Он закрыл глаза, как поэт, продекламировавший свои сокровенные стихи.
– Как романтично…
И оба искренне засмеялись, понимая, что весь этот разговор – игра, которая обоим нравится.
Они сидели на «крокодиле», продолговатом камне, едва выступающем из воды, и все чаще, вроде бы случайно, касались плечами друг друга. Он едва сдерживался, чтобы не положить руку на ее бедра, раздавшиеся под плавками девственно упруго, маняще до умопомрачения…
– А где вы живете? Наверное, не в Дыбове? – поинтересовалась юная собеседница.
– В Москве. Точнее – в Киеве.
– Вот как! Так в Москве или в Киеве?
– И там, и там. Хотя душой, сердцем я всегда в Дыбове. И сегодня еще раз убедился: правильно делаю. Знаете, почему?
– Почему?
– Потому что только в Дыбове можно встретить такую красивую девушку.
– А я не местная, – игриво сообщила Таня.
– А я и говорю, что в Дыбов приезжают красивейшие девушки. Потом они, конечно, попадают в Москву.
– Как? Все?
– «Все» – не то слово. Потому что красивых девушек, таких как вы, мало.
– Вряд ли я буду в Москве, – с грустинкой вздохнула она.
– Почему же? Сегодня вы уже здесь, а завтра будете там, в столице. А может, в Киеве, тоже столица.
– Как это?.. Когда?
– Я еще не знаю, но что вы скоро там будете – уверен.
Она задумалась. Потом энергично захлопала ладонями
– А что вы делаете в этих столицах? Где работаете?
– Я учитель.
– Учитель чего?
– Жизни.
– Ну, понятно, все учителя учат детей жизни. А какой предмет?..
– А как вы думаете?
– Физкультура?
– А вот и нет.
– История?
– И тоже нет.
– Тогда-а… Не знаю.
– Понимаете, Танечка, больше всего в жизни я не люблю кого-нибудь чему-нибудь учить. А приходится. Приходится учить больших, взрослых и очень респектабельных дядей. Они ведь как дети… Ну – это специфическая учеба.
– Понятно. Хотя… ничего не понятно…
Почувствовав, что разговор теряет ту заманчивость, ради которой и был затеян, он под водой легонько сжал ее руку и, открыто глядя в ее чистые, бирюзово сверкающие глаза, очень серьезно, тихо произнес:
– Я объясню. Я все объясню, если хотите.
…Когда много лет назад он впервые вблизи увидел глаза Наташи – чуть не упал. В дыбовском универмаге случайно столкнулся с незнакомой девушкой на повороте торговых рядов и случайно заглянул в ее глаза. Таких глаз еще не видел (да и потом, никогда больше не встречал, и у Тани – все же не такие): они были синие-синие, ясные-ясные, светлые-светлые… Не просто ясные, светлые, яркие, а именно – синие, как небо, без единого облачка, невероятно ясное, небывало синее, глубокое, бездонное, манящее, пьянящее. Из универмага, где и не пахло алкоголем, он тогда вышел пьяный…
5
Огромная лучезарная Венера, пригласив на небосвод молодые звезды, опускалась, освобождая им пространство, покорно склоняясь к темной полосе цепкого, беспощадного горизонта. Музей – бывший замок княгини Лопухиной, гора Иван-Наталья, подвесной мостик к ней, зеленая поверхность парка темнели, погружались во тьму, в нечто невидимое, мутное, в темень далеких лет, веков…
– …В тот вечер они решили бежать, – продолжался рассказ. – Решение не было подготовленным, возникло вдруг, неожиданно, в связи с обстоятельствами. Иван с Наташей решили бежать. Несколькими днями раньше в Дыбов, в имение отца, крупного дворянина графа Теневского (Грохов назвал первую пришедшую на ум фамилию), приехал его сын – двадцатипятилетний красавец Пьер. Он часто сюда приезжал, с малых лет, как только начиналось лето – так он сюда. А чего же не ездить – красота какая!
Выйдя из замка с компанией привезенных с собой таких же петербургских молодцов-гусар, когда часовые черкесы уже готовились поднимать мосты с двух сторон замка, когда солнце на западе уже окуналось в кроваво-красную воду реки, и на парк уже опустилась тень, они, после обильной трапезы, облизывая жирные губы, прохаживались по верхней террасе. Гора напротив, отделяемая от замка ущельем, – именно эта гора, нынешняя Иван-Наталья – еще светилась, залитая солнцем, сиреневым озером плыла по тускнеющему небу. Шумная пьяная толпа двинулась в сторону этой горы по мосту. Пьер строгим жестом предупредил вытянувшихся в струнку охранников, чтобы те, по привычке, не подняли мост раньше, чем они вернутся.