Вояж с восточным ароматом
Шрифт:
Я просительно посмотрела на Натэлу, и та, как робот, заговорила по-турецки. Но, как оказалось, напрасно, поскольку ее услуги не потребовались.
— Зато у нас к вам есть претензий… — заговорил один из мужчин на русском, — и просто так вы отсюда не уйдете.
За спиной турок мелькнула знакомая фигура, юркнувшая в дальнюю комнату. Я узнала Руслану, и мне все стало ясно. Пока я разбиралась с Метином, совершенно о ней забыв, эта дрянь сгоняла за подмогой. Вот и жалей после этого несчастных! Видимо, девица всерьез опасалась за свою дальнейшую судьбу, боялась гнева своих хозяев
Один из турок резко шагнул ко мне и занес руку для удара. Я инстинктивно перехватила ее, но тут же услышала зловещий голос:
— Будешь рыпаться — прострелю ему башка!
В подтверждение своих слов приятель Метина, державший Некрасова на прицеле, изо всех сил саданул пистолетом по его бедной глупой башке. Стоявший напротив меня турок криво ухмыльнулся, молча выдернул из моих рук ствол и резко ударил меня в живот. Что было дальше, я помню смутно — ко мне подлетели озверевшие Метин с другом и, сбив с ног, принялись с остервенением пинать меня до тех пор, пока я не потеряла сознание.
Глава 4
Очнулась я на грязном сиденье какого-то фургона, от ощущения боли во всем теле. Рот мой был заклеен скотчем, руки связаны. В машине было довольно темно, но сквозь щели пробивался дневной свет.
Неожиданно из угла послышались стоны, сопровождаемые матерными высказываниями. Я поняла, что моим попутчиком в этом крайне некомфортабельном путешествии оказался журналист Антон Некрасов.
Я замычала. Некрасов тут же откликнулся:
— Машка, ты что, очнулась?
— Угу, угу, — еще сильнее замычала я и попыталась дать Антону понять, чтобы побыстрее развязал меня.
Некрасов понял не с первой попытки, но все же понял. Однако помочь он мне ничем не мог — его руки тоже были связаны. Антону оставили свободным хотя бы рот. Меня же решили упаковать по полной программе.
Поскольку освободить Некрасов меня не мог, то сосредоточился исключительно на матерных причитаниях. Досталось всем — и Савельеву, и Челидзе, и туркам, и проституткам, и даже Серому с Максом. Временами Антон сбивался и на самокритику, обзывая себя «бараном» и «кретином». Короче, никакого позитива не наблюдалось.
А фургон все ехал и ехал. Причем в машине становилось довольно холодно.
Изнуряющая дорога кончилась где-то часа через два, когда из щелей фургона перестал биться свет. Трясучка стала вообще невыносимой, скорость движения упала, и вот наконец машина остановилась. Я подумала, что наконец нас выведут, но мы провели еще минут пятнадцать в ожидании. Наконец створки фургона открылись, и прямо мне в лицо ударил свет фонаря.
Следом послышались восторженные восклицания на незнакомом мне языке. Антон подобострастно осведомился у того, кто открыл фургон:
— Вылезать?
Русский язык, впрочем, здесь вряд ли кто понимал. Меня подхватили под руки и вытащили из фургона. Следом, более грубо, то же самое проделали с Антоном, который мог ответить на это только отборным матом. У машины стояли трое бородатых мужчин, поразительно похожих на чеченских террористов, которых показывали по телевизору.
«Только этого
Бородатые мужчины были веселы, лопотали между собой, светили в лица фонариками и окидывали нас с Антоном взглядами. Содержание взглядов и фраз, несмотря на незнание языка, угадывалось — а что еще может испытывать горец-мужчина по отношению к таким, как мы? Естественно, к Антону — полное презрение, ко мне — интерес как к сексуальному объекту.
Наконец первоначальный «осмотр» закончился, и нас потащили в помещение. Антона в одну сторону, меня — в другую. За себя я особо не беспокоилась. Убивать меня вряд ли будут — стоило ли для этого везти черт знает куда. Наверняка у этих людей на мой счет какие-то другие планы. А вот за Антона я побаивалась. Впрочем, пока что мне нужно было помочь самой себе, а там, даст бог, помогу и Антону. Нужно действовать строго по ситуации.
Сарай, в который бросили меня, был довольно теплый. Меня кинули на старый диван и, закрыв дверь, оставили в полном одиночестве.
С одной стороны, это радовало. По крайней мере я могла привести мысли в порядок. С другой стороны, я не знала, сколько меня здесь продержат. Все же я не робот, а человек, и мне нужно питаться. И ко всему прочему, у меня был заклеен рот и связаны конечности…
Вокруг стояла тишина, только где-то далеко слышались приглушенные голоса.
Прошло примерно полчаса. За это время я успела немного ослабить веревки на руках — не зря же этому меня учили в спецшколе. Сложнее было с ногами. Но на это не хватило ни времени, ни сил.
Дверь отворилась, и в сарай вошел бородатый человек среднего возраста.
— Рус кызы? — произнес бородач, ухмыляясь и заглядывая мне в лицо.
Выражением глаз я показала мужчине, что если бы даже я хотела ответить, то не смогла бы, ибо рот мой несвободен. Бородач вроде понял мои знаки, снова ухмыльнулся и начал отклеивать скотч.
«Слава богу, партия началась», — подумала я. Только сыграть ее надо на пять с плюсом. Менее яркая игра на этой сцене не прокатит. Зритель больно взыскательный.
Как только рот мне отклеили, я тут же спросила:
— Где я?
И на всякий случай повторила этот же вопрос по-английски.
Мужчина ничего не ответил. Он начал ощупывать меня во всех местах, словно хотел убедиться, что товар ему был поставлен качественный и заплатил он не зря. Я подозревала, что нас с Антоном просто продали. Я читала об этом в газетах и даже смотрела парочку телевизионных передач про наших соотечественниц, которые уезжали на заработки в восточные страны, а там их продавали из гарема в гарем. Здесь, однако, гаремом вроде не пахло, а воняло старым сараем.