Война 2
Шрифт:
— Не думала, что у тебя выйдет, Торнхелл, — сказала Амара.
— Я сам не был уверен.
— И все же… — Ты смог, сказали ее глаза. Ты победил. Ты лучший мужчина. Все еще мой мужчина.
Я поднял голову и заглянул в пропасть неба. Сердце на мгновение сбилось с ритма.
— Мать честная, мы это сделали! — воскликнул Шутейник и расхохотался, совершенно позабыв о приличиях.
О нет, Шутейник, мой друг, выигран только первый раунд… Играл я внаглую и победил, но впереди еще не менее одиннадцати раундов, если только я не придумаю, как пораньше прихлопнуть Варвеста нокаутом.
Я оглянулся, ловя взгляды мрачные и восторженные,
Власть — это бремя, а не радость… Если ты, конечно, человек, а не конченая скотина.
— Ну, вроде все окончилось неплохо. Драчка скоро будет. Я — собирать своих, — деловито буркнул Бантруо Рейл и сбежал по ступенькам, собирая лысиной солнечные лучи. Обещанное ополчение хоггов для боя на речных пристанях тоже было здесь, на южном краю площади. Я подумал, что времени у меня совсем немного. Коронацию необходимо провести быстро, а затем — новоиспеченный монарх будет участвовать в сражении, это максимально сплотит горожан и поднимет мой авторитет в стране вообще, а уж о том, что я лично отразил угрозу в порту, всему Санкструму красочно расскажет моя газета.
Обе звонницы Храма Ашара внезапно огласились похоронным набатом — дерзким, дребезжащим, заунывным.
Черт, вот это скверно. Нельзя омрачать коронацию, местные крайне суеверны, опять же поползут слухи…
— Ломайте двери! — мгновенно сориентировался Блоджетт. — Ломайте двери как можно быстрей! О Ашар, мечами бесполезно, есть у кого топоры?
Алые кинулись к дверям, топоры врезались в вязкое черное дерево.
Сакран и Армад те еще штучки. Они используют любую возможность бросить на меня тень и… оттянуть время коронации.
— Никакой литургии, пока звучит похоронный звон, — произнес брат Литон убежденно.
А ты думал, все пройдет так легко, Торнхелл-самозванец?
Я бросился к дверям, вырвал у Алого топор и ударом вогнал его в наметившуюся щель. Еще три топора вместе с моим рубили вязкое мореное дерево, усеянное тускло блестящими заклепками. Мы действовали фанатично, и разрубили двери на куски, но за ними притвор оказался завален разной церковной утварью и лавками. Алые принялись разбирать баррикаду. Широкий проем позволял действовать сразу четырем гвардейцам; они выгружали утварь и лавки, передавали тем Алым, что стояли позади. В скором времени позади Каменного трона образовался настоящий завал. Я стоял сбоку, следил за работой и скрежетал зубами.
Внезапно один из Алых содрогнулся, вскрикнул и упал на руки собратьев. Лицо залито кровью. Железная толстая стрела угодила в скулу, добралась до мозга.
Мгновенная смерть.
— Они стреляют из арбалетов! — раздался вскрик.
— Щиты! Несите щиты!
В каретах, с которыми прибыли мои двойники, было свалено тяжелое вооружение и доспехи для боев на пристанях. Кареты отогнали к северному краю площади. Еще десять минут ожидания… Наконец принесли щиты, под их прикрытием остатки баррикады разобрали быстро. Я слышал, как стрелы бьют в щиты с мерзким жестяным звуком. Гвардейцы Храма с упорством роботов пытались помешать, оттягивали время коронации, а тем временем к старому морскому порту и речным пристаням спешили корабли захватчиков…
Я сжимал кулаки, взгляд помрачился, я не думал, что меня может накрыть такой волной ярости. Когда остатки баррикады разобрали,
— Тш-ш-ш-ш-ш… Торнхелл… Стой на месте, — прошептал голос Амары.
— Стойте, стойте, мастер Волк, — произнес с другой стороны Шутейник. — Это не ваша битва. Вы теперь это… как же это… себе не принадлежите. Санкструм теперь ваш хозяин.
Из притвора неслись дикие крики, лязг оружия, звон и стоны. Алые вливались в Храм Ашара сплошным потоком. Убийство их собрата озлобило их без меры. А я мельком — сквозь оседающее облако ярости, подумал — ведь теперь нужно платить его семье компенсацию, а это лишние расходы для дырявой казны…
Становлюсь настоящим бесстыдным политиком.
Спустя еще десять минут все было кончено. Остатки храмовников были уничтожены, а запуганные звонари принялись выводить веселые мелодии. Вот только Сакран и Армад бежали из Храма через тайный ход в крипте…
Бесноватого кардинала и его сподвижников увели в Храм, дабы своими воплями они не мешали коронации…
Не мешкая, я прошел к Каменному трону и плюхнулся на него (воссел — это было бы слишком громко сказано). Ноги дрожали.
Амара стояла справа, Шутейник — слева. А у ног моих наглейшим образом уселся опасный кот — безусловно разумная сволочь. Присутствие этих трех существ придавало мне спокойствия, если только можно было хоть немного успокоиться в текущих обстоятельствах.
Начался коронационный обряд. Брат Литон читал литургию быстро и профессионально, помахивая отобранным у Бейдара кадилом. Окуривал меня дымами, задавал вопросы. Я отвечал. Набат болезненно отдавался в ушах. Под меховой мантией было жарко.
И вот свершилось. Литон подал мне корону. Я принял ее и надел на голову без особого пафоса. Она была маловата, и я подумал мельком, что слесарю стоило бы расковать и слегка увеличить обод.
Толпа, глухо шумевшая доселе, резко смолкла.
— Восславим же нового императора Торнхелла-Растара! — вскричал Литон. — Восславим же новую династию! Помощь страждущим и великая справедливость — вот новое лицо императорской власти Санкструма!
Вдали раздались глухие разрывы.
Мои пушки в старом порту ударили по высадившемся отрядам Варвеста. Я заманил экспедиционный корпус в ловушку, дал ему высадиться в месте, как они полагали, вполне безопасном, и сейчас восемь пушек под руководством Фалька Брауби били в солдат Адоры прямой наводкой.
Итак, под первые звуки канонады я стал императором Санкструма.
*Здесь — непременные символы королевской власти.
**Золотой парашют — компенсация, которую выплачивают топ-менеджерам при увольнении.
Глава 7
С особенной силой ударили колокола, толпа взвыла. Начались овации. Я взмахнул Большой печатью и поднялся с трона. Сцепить бы еще руки в замок и потрясти ими над головой, или показать «виктори», но народ не поймет. А вот поклониться толпе — следует, это по коронационному уставу. Это я и сделал, отчаянно потея под меховой мантией и надеясь, что корона не слетит с головы. Она удержалась, что было, несомненно, великим знаком благоволения небес. Толпа снова взволновалась. От нее накатывал почти видимый энергетический прилив. Он делал тело невесомым, и мне казалось, что овации запросто сдуют меня со ступеней храма. Я подумал, что для политиков подобные чествования сродни тяжелым препаратам, с которых — стоит лишь привыкнуть — черта с два слезешь.