Война двух королев

Арментроут Дженнифер Ли

Осознание затрепетало в моей плоти, когда я начал различать фигуру в темноте. Высокая, но в остальном бесформенная. Тень двинулась вперед в слабом свете свечи - замаскированная тень.

Я уставился на нее, сердце заколотилось. Плащ был черным и длинным, больше похожим на саван, а капюшон был расположен так, что лицо скрывала лишь темнота. Совсем как тот, что я носил в Солисе, когда не хотел, чтобы меня видели. Тот самый, из-за которого меня прозвали Темным.

Передо мной стояла не служанка. А фигура в плаще была слишком

высокой, чтобы быть Каллумом.

Он не двигался.

Я тоже не двигался, пока кислота бурлила в моем нутре.

Фигура в плаще подняла руки к капюшону, опуская его.

Каждая часть моего существа напряглась.

Я наблюдал, как жизнь уходит из глаз мужчин. Я стоял в крови, руки и лицо были в крови, когда я смотрел на то, что стало неузнаваемым. Я видел всякое дерьмо, которое преследовало бы многих, но мне никогда не хотелось отвести взгляд. До той ночи, когда Поппи узнала, кто я на самом деле. Ужас и предательство, зарождающиеся в этих прекрасных зеленых глазах, и то, как я увидел, что ее хрупкое доверие разрушилось, сделали меня больным.

И сейчас я чувствовал это. Тошноту. Хотелось отвернуться. Но, как и в ту ночь с Поппи, я заставил себя увидеть то, что было передо мной. Что-то другое, ставшее неузнаваемым.

Мой брат.

То, что я чувствовал, было совсем не похоже на ту ночь с Поппи, когда я задыхался от стыда. Я испытал кратковременное облегчение, увидев, что он жив, но оно быстро угасло. Теперь был только гнев, и он вытеснил всякую возможность отрицания.

"Ублюдок", - прорычал я.

Малик улыбнулся. Это была не та улыбка, которую я знал. Она была ненастоящей. "Да..." Его руки упали на бока.

Прошло несколько долгих мгновений. Мы просто смотрели друг на друга. Я не понимал, что, черт возьми, он видел. Мне было все равно.

"Ты хорошо выглядишь для человека, который пробыл в плену целый век", - пробурчал я.

Малик действительно выглядел хорошо. Светло-каштановые волосы длиной до плеч были длиннее, чем я помнил, как он их носил, но чистыми. Они даже блестели в свете свечей. В его золотисто-бронзовой коже не было исхудалой бледности. Не было тусклости в его янтарных глазах. Покрой плаща был прекрасным, материал соболиного цвета и четко подогнан по ширине плеч. Вблизи я видел, что он худее, но хотя Малик был на несколько дюймов выше меня, я всегда был шире.

"Не могу сказать того же о тебе", - ответил он.

"Наверное, нет".

Он снова замолчал. Просто стоял там, выражение его лица было нечитаемым. Способность Поппи читать эмоции могла бы пригодиться. Если только он не поставил щиты. Знал ли он об этом, когда мы встретились в Дубовом Амблере? Тогда не было времени узнать, уловила ли она что-нибудь от него. Узнать, так ли он пуст внутри, как кажется.

"Это все, что ты хочешь мне сказать?" спросил наконец Малик.

Сухой, изматывающий смех потряс мои плечи. "Я много чего хочу сказать".

"Тогда

говори". Малик вышел вперед, отбросив плащ и опустившись на колени. Голенища его кожаных сапог были удивительно чистыми. Раньше они никогда не были безупречными, всегда были забрызганы грязью или покрыты кусками соломы, которые он неизбежно проносил из конюшни через весь дворец. Он уставился на мою завернутую руку. "Я не собираюсь тебя останавливать".

Я скривился. "Я не заслужил твоего визита. Так что же ты сделал, чтобы заслужить его, брат?"

"Я ничего не сделал, Кас".

"Чушь."

Его взгляд метнулся вверх от моей руки. Издевательская улыбка вернулась, намекая на ямочку на его левой щеке. "Меня здесь быть не должно".

На мгновение надежда обрела форму. Как и говорила та служанка, Малик никогда не был там, где должен был быть. Когда мы росли, нам приходилось выслеживать его, когда приходили уроки, что стало для нас с Киераном своего рода игрой. Мы заключали пари на то, кто первым найдет Малика. Когда наступало время ужина, он всегда опаздывал, обычно потому, что забавлялся с едой или напитками, или просто трахался. Не раз я слыхал, как наша мать говорила Кирхе, что у нее было предчувствие, что она станет бабушкой, когда еще будет королевой. Она ошибалась, к большому удивлению всех. Даже я.

Но надежда угасла. Его неспособность быть там, где его не должно быть, не была признаком того, что мой брат, тот, кого я знал и любил, все еще в этой оболочке человека. Это было свидетельством чего-то совсем другого.

"Вы с этой сукой теперь так близки?" Полоса на моем горле натянулась. Я заставил свое тело расслабиться и прижаться к стене. "Что ты не беспокоишься о наказании?"

Ямочка на его щеке исчезла. "То, что я беспокоюсь или не беспокоюсь, не меняет того, что мы по-прежнему братья".

"Это меняет все".

Малик снова замолчал, его взгляд опустился. Между нами потянулся еще один долгий миг, и, боги, он выглядел как мой брат. Звучал как он. Я десятилетиями боялся, что больше никогда его не увижу. И вот он был здесь - и в то же время не был.

"Что она с тобой сделала?" спросил я.

Кожа вокруг его рта натянулась. "Покажи мне свою руку".

"Отвали".

"Ты начинаешь задевать мои чувства".

"Что в слове "отвали" дает тебе понять, что я беспокоюсь о твоих чувствах?"

Малик усмехнулся, и звук был знакомым. "Чувак, ты изменился". Он схватил меня за левое запястье, и я начал вырываться, как бы бессмысленно это ни было в моем нынешнем состоянии. Его глаза сузились. "Не будь сопляком".

"Я уже давно не был таким".

"Сомнительно", - пробормотал он, начиная разворачивать мою руку. Его пальцы были теплыми и мозолистыми. Мне стало интересно, умеет ли он еще обращаться с мечом, и разрешит ли это Исбет. Он раскрыл рану, позволяя повязке соскользнуть на камень. "Черт".