Война Фрэнси
Шрифт:
Чтобы узнать, почему нас арестовали, Джо связался с адвокатом-чехом, у которого были знакомые в гестапо. Тот выяснил, что немцы подозревают брата Джо, Пола, в операциях с иностранной валютой и поэтому два агента обыскали его квартиру. Они нашли листок бумаги с именем майора З., адресом, перечнем украшений и арестовали семью брата. Потом они допросили мать Пола и попытались узнать, где находится Джо. Она ответила, что, вероятно, Джо пошел в гости к своей девушке, то есть ко мне. Немцы арестовали нас, вызвали на беседу майора З. и после настоятельного совета умерить свою любовь к евреям отпустили его. Наше освобождение из Панкраца стоило 20 000 чешских крон. Выкуп доставили в чистом конверте,
Все мы по-разному отреагировали на первое заключение. Папа был зол на Джо и разразился тирадой о том, чего стоит вести списки, в которых упоминаются имена совершенно не причастных к делу людей. Он успокоился только тогда, когда я показала ему бумагу, найденную в его столе. Джо пришел к выводу, что при случае немцев можно подкупить, а потому его новообретенные связи в гестапо могут пригодиться в будущем. Mutti радовалась, что я жива и здорова, и была готова простить всех и вся.
Я рассказала о том, что слышала от соседки по камере, Марианны. Родители и Джо выслушали меня, но посчитали наивной: Марианна могла быть агентом-провокатором, которой было поручено выведать у нас информацию. Тем не менее я настаивала на том, что в ее совете отказаться от большой квартиры в центре, перенести ателье в несвязанное с ней помещение, а самим переехать в квартиру поменьше, которая вряд ли подвергнется немецкой реквизиции, есть смысл. Я хотела, чтобы мы переехали в пригород, где вряд ли будут проводиться рейды и происходить другие сюрпризы. Прошли месяцы, прежде чем мне удалось убедить родителей, но я смогла настоять на своем и в конце концов мы переехали.
1 сентября 1939 года, в день, когда разразилась Вторая мировая война, мой отец вновь погрузился в мир фантазий, ни секунды не сомневаясь в победе союзников. Каждый день он ходил по десять километров к одному из наших сотрудников, у которого теперь стояло наше радио, чтобы послушать передачи Би-би-си. По всему дому он развесил карты, на которых флажками отмечал немецкие позиции со слов самих немцев и немецкие позиции со слов Би-би-си. Мрачная ситуация, но с началом войны оптимизм отца взлетел до небес.
На Рождество Джо подарил мне щенка. Томми стал в семье настоящим центром притяжения и верным спутником отца в прогулках за новостями.
В начале 1940 года, когда война была уже в самом разгаре, Джо активно помогал Сопротивлению вывозить из страны бывших солдат армии Чехословакии, чтобы они могли присоединиться к антигитлеровским военным силам. Незадолго до оккупации Джо уволили из армии. Он был беспечным солдатом во время службы и никогда не относился к ней серьезно. Но после вторжения немцев его отношение в корне изменилось. Он чувствовал вину из-за того, что отправляет воевать других, и к концу апреля решил вступить в растущие силы добровольческих отрядов.
Маршрут выхода из страны был проверен не один раз и считался вполне безопасным. Патриотично настроенный лесник водил через границу, в Венгрию, группы от пяти до десяти мужчин. Оттуда они добирались до Югославии, а потом отправлялись в Палестину или Англию, где было сформировано «Чехословацкое правительство в изгнании». У нас дома состоялось долгое и слезное прощание, даже отец начал шмыгать носом, и Джо ушел, не забыв договориться о том, чтобы на другой день нам с Mutti доставили по корзинке цветов.
Три дня от Джо не было вестей, и мы, решив, что он удачно перешел границу, радовались и гордились им. Неделю спустя, когда я вернулась домой с работы, Mutti сказала, что в гостиной меня ждет посетитель. Это был Джо, с недельной щетиной на лице, от него пахло потом и навозом – он был воплощением крайней нищеты. Что-то пошло не так, и их группу
Следующие несколько недель он провел в горных домиках своих друзей, постоянно переезжая с места на место. Прежде чем он ушел, мы решили пожениться. Мне было ужасно жаль Джо, и теперь он казался мне героем. Я всегда любила его за потрясающее чувство юмора. Что бы ни случилось, Джо всегда мог меня рассмешить. Он был моим самым близким другом. К тому же теперь в восемь вечера начинался комендантский час для евреев, а родители и щенок были не самой подходящей компанией для двадцатилетней девушки.
Глава 6
Когда я рассказала отцу о нашем решении, он пришел в ярость и начал обвинять Джо в том, что он крадет у него дочь. Мамуле, напротив, эта идея пришлась по душе, она обрадовалась, что в столь тяжелые времена рядом со мной будет кто-то молодой. После того как Джо вышел из подполья и вернулся в Прагу, мы наконец-то выехали из нашей большой квартиры в центре города. Хозяин квартиры был счастлив: теперь он спокойно мог сдать ее чехам.
Мы нашли крохотную квартирку на окраине города, рядом с киностудией «Баррандов»: две комнаты, кухня и никакого центрального отопления. Вдали от всего, но зато можно было гулять по полям и лесам, что раскинулись неподалеку. Для молодоженов места было бы вполне достаточно, но мы переехали туда вместе с родителями, чтобы не занимать много места. Часть мебели распродали, а тем, что осталось, заставили квартиру. Ателье перенесли в новое помещение в центре Праги.
20 августа 1940 года мы поженились. Заключать браки между евреями в прекрасной Староместской ратуше отныне было запрещено – только в небольшом окружном дворце бракосочетания на окраине города. Пользоваться такси нам не разрешалось, а ехать в трамвае с огромным букетом белых роз, который мне преподнес Джо, я отказалась. Но проблема была решена: мы попросили одного из наших молодых подмастерьев провезти для меня букет в огромной сумке.
С оглядкой на время я решила выйти замуж в простом черном платье, но выбрала к нему несуразную светло-голубую шляпку, которую принесла с собой в бумажном пакете и достала только для того, чтобы сфотографироваться в зале ожидания. Мои сотрудники и друзья толпились в маленьком зале бракосочетания, а потом мы все обедали в ресторане у француза Пьера-Луи, где часто бывали, когда Джо ухаживал за мной, и который обошел антиеврейские законы, просто закрывшись «по болезни».
Четырехдневный медовый месяц мы провели в Злине, некрасивом промышленном городе, где Томаш Батя [7] производил свою обувь. Мы отправились туда только потому, что там находилась единственная гостиница в стране, куда еще пускали евреев. Но даже в ней нам пришлось обедать у себя в номере, потому что появляться в столовой евреям было запрещено. Через четыре дня наш медовый месяц и уединение закончились. Мы вернулись в нашу крохотную пражскую квартирку, где меня все еще считали ребенком, а с моим мужем обращались как с приемным сыном.
7
До Второй мировой войны обувная фирма Bat’a была одной из крупнейших в Европе. Существует и сегодня.