Война и Библия
Шрифт:
– Снова и снова говорю вам: не верю я в войну! – бросил им свою реплику г-н Крен.
– Не верим и мы, г-н Крен, – сказал чешский профессор, – однако война [часто] приходит и наперекор нашей вере или неверию в нее: приблизительно так, как наступает эпидемия гриппа.
– Как же так? – недоумевал г-н Крен. – Не думаете ли Вы, что [разгорается] она именно так… Совсем случайно.
– Не думаю, что совсем случайно, но полагаю, что вспыхнуть она может и без нашего на то изволения.
Г-н Крен повернулся ко мне и попросил высказать мое мнение, на что я ему ответствовал:
– Действительно, мне кажется, что война может разгореться и без человеческой воли, но никак не без человеческой вины. Ведь по чистой случайности не происходят в мiрe и гораздо менее значительные
Пока углублялись мы в беседу на данную тему, живо интересовавшую всех присутствующих, на землю спустилась тьма, а аэропланы начали огненными следами в воздухе изображать рекламные лозунги крупных торговых домов Нью-Йорка, оповещая нас, в какой фирме что и за сколько можно купить.
– Вот, теперь посмотрите, – сказал мне генерал Кларк, – вот вам одно из мелких предназначений аэроплана. Писать на воздухе рекламы магазинов и фабрик, ха-ха-ха! Но [ведь] это лишь незначительная и побочная их функция! А главное для них – война, как я [уже] сказал. Война!
Трубы возвестили время ужина, и пассажиры спустились с верхней палубы корабля в столовую.
2. Дискуссия о войне за ужином
– Я считаю, что война – это злой рок, – сказал г-н Писек, чешский профессор, когда мы уселись за стол. – Посмотрите, никто не хочет войны, даже генералы, но все к ней готовятся. Разве не налицо здесь некий фатум рода человеческого?
– Глупость, глупость, а не фатум! – ответил г-н Крен. – Если бы мы в Америке и в Европе были надлежаще образованы, [то] исчезла бы глупость, а вместе с ней – и этот фатализм. Народы в Великой Азии насмехаются над нашей воинственной культурой.
Здесь г-н Крен, чрезвычайно богатый забавными историями и анекдотами, собранными из личных впечатлений по всему мiрy, поведал, как в Бенаресе в Индии нанес он отдельный визит прославленному монаху, которого вся Индия считала святым человеком.
– Когда я ему представился американцем, – рассказывал г-н Крен, – монах сострадательно кивнул головой и, вздохнув, сказал: «О вы, американцы! О вы, европейцы! Как много страдали вы и как много еще будете страдать! Вся ваша так называемая «культура» свелась к борьбе за могущество, за превосходство. Этим ядом заражаются и наши молодые люди, которые едут к вам для получения образования. Никто из них не возвращается опьяненным любовью к вам, но все они – сознательно или даже не осознавая того – заводятся вашими извращенными идеями о насилии «во имя права», что на самом деле означает не во имя права, а во имя силы. Как раз на днях были у меня здесь два индийских студента, учившиеся в Лондоне. Когда я спросил их: «Как [живут] наши братья [2] в Англии?» – оба они с гневом воскликнули: «Какие братья? Это наши заклятые враги, а не братья! Их культура – эгоизм и насилие. Настоящая культура – у нас в Индии. Мы обязаны бороться с ними и освободиться от них». – «Если вы станете бороться против них насилием, – возразил я им, – то чем тогда будете отличаться от них самих? И что пользы, если вы освободитесь от них совне, если вижу я, что вот – поработили они вас изнутри? С такой злобой о людях говорят не последователи добропорядочных учений Веданты, а поборники милитаристской европейской культуры. Наше освобождение от англичан, господа, – не есть величайшее благо; величайшее благо – это освобождение от самих себя. В этом смысл Веданты. Уехали вы в Европу как рабы телом, а возвратились сугубыми невольниками: и телом, и духом». – Окончив свой рассказ, старый монах снова вздохнул и повторил: «О вы, американцы! О вы, европейцы! Как много довелось вам выстрадать и как много еще придется страдать! Страдание неизбежно для всех, кто противится Дхарме [3] .
2
Под «братьями» индуистский монах здесь понимает непосредственно англичан. – Примеч. пер.
3
Аналог
В эту минуту в столовой раздалось оглушительное громыхание известного негритянского джаза.
– Только послушайте, – гневно вспылил г-н Крен – послушайте, что это за музыка! Мелодии ли это людей просвещенных и миролюбивых или же [пляски] необузданных дикарей?
Министр Юстон словно почувствовал обиду в этих словах [, будучи оскорблен в] своей национальной гордости, и сказал Крену:
– Ну не надо так, мой друг. Какими бы американцами мы ни были, мы все-таки просвещеннее и миролюбивее европейцев. Европа готовится к наступательной, захватнической войне, а мы делаем приготовления к войне оборонительной.
– Избитая песня на старый мотив! – шепнул мне на ухо г-н Крен.
– Позвольте, – продолжал министр, – мы обязаны быть готовы к обороне, если кто-то нападет на нас будь то с атлантического или с тихоокеанского побережья. Наша история не ведает завоевательных войн. Начиная с президента Вашингтона и вплоть до Вильсона Америка вела лишь оборонительные, а не захватнические войны. Я не допускаю ни того, что война – это фатальность, как сказал профессор Писек, ни того, что она – биологическая потребность во имя пресловутого возрождения нации, как утверждает француз Клемансо в одной из своих последних книг. Я говорю [лишь], что война – это дикость, навязываемая силой, а посему только [встречной] силой и можно ее отразить. Это всё.
– Все народы спешно готовятся к новой войне, дорогой мой Крен, – молвил генерал. – Неужели нам, американцам, спрятать, как страус, голову в песок и притворятся ничего не понимающими?
– Не говорите «все», Кларк, – ответил Крен. – Кто это «все»? Индия, Китай и Эфиопия к войне не готовятся – а ведь это больше половины человеческого рода. Европейцы же и мы – то есть меньшинство человечества, собственно его треть! – делаем к ней приготовления.
После это генерал обернулся к выходцу с Балкан и как бы в шутку спросил его:
– К кому принадлежите вы, балканцы: к миролюбивому большинству, о котором твердит г-н Крен, или к воинственному меньшинству?
[На это] балканец ему ответил:
– Мы принадлежим к тем, кто, ненавидя войну, тем не менее, к ней готовится.
– Именно такое положение и у нас, в Америке, – воскликнул министр Юстон. – Мы ненавидим войну, но готовимся к ней. Делаем это по необходимости, чтобы в критический момент защитить и отстоять нашу демократию от империалистических агрессоров.
Крен едко усмехнулся и процедил:
– Ратоборческое неистовство уравнивает всех, дорогой друг. Не помогает здесь ни демократия, ни автократия, ни монархия, ни республика, ни коммунизм. Сегодняшняя коммунистическая Россия так же спешно готовится к войне, как и английская и японская монархия, а равно и американская и французская республика. Но послушайте меня и вдумайтесь: мне кажется, что эта военная лихорадка в наше время нарочито охватила белую расу.
– В этом я полностью [согласен] с Креном, – молвил генерал. – Не было и нет ни серьезной политической теории, ни правящей партии, которая, в конечном счете, не стояла бы за войну или не поспособствовала ее вспышке. Доселе ни одна политическая доктрина не смогла снять завесу с той ужасной мистерии в человеческой жизни, что называется войной. Ни политики, ни государственные деятели, ни солдаты, ни сами естествоведы вплоть до сего дня даже близко не представили нам продуманного объяснения ее сущности, а также ее подлинных причин и целей. До сего дня это либо замалчивалось, либо говорили об этом с пристрастием. Порой мне кажется, что война как-то связана с глубоким и незримым корнем нашей жизни на земле, а потому, вероятно, лишь религия могла бы сказать об этом какое-то веское слово.