Война и люди
Шрифт:
— Двадцать четвертый!.. Двадцать четвертый!..
Двадцать четвертый не отвечал. Командир развернул танк и через три-четыре минуты увидел зловещую «прорубь». Еще пять минут, и уже все танки по команде Андреева собрались у болота.
Надежда — «может быть, неглубоко» — сразу рассеялась: металлический щуп не достиг дна. Две антенны, соединенные вместе, показали глубину около семи метров. Вдобавок ко всему вода оказалась «слоеной». Метровый пласт торфа, вода, опять горизонт торфа и снова вода, холодная, как подо льдом.
Обнаружить машину оказалось делом
Секундная стрелка на часах у майора равнодушно бежала по кругу. Что там с людьми? «Никогда в жизни я не был в столь отчаянном положении. Дорого было даже мгновение. Но шли минуты, а мы, несмотря на усилия, даже и не нащупали танка».
Наконец антенна уперлась во что-то твердое. В четыре десятка рук лихорадочно стали прорубать над этим местом «окно». Более сложным оказалось проделать ход к танку во втором торфяном горизонте — вода превращалась в грязное месиво. Но вот прошли второй слой. Теперь в колодец надо было нырять. Первым, обвязавшись веревкой, спустился в жижу старшина Владимир Борисенко. Вынырнув, он покачал головой: танка не обнаружил. Сержант Владимир Базылев, нырнувший вторым, был поднят наверх почти без сознания…
Майор Андреев: «Делали все, что могли. Но должен сознаться, я считал, что там, внизу, все уже кончено. Сорок минут… Танкист я достаточно опытный. Сорок минут — это больше, чем много…»
Как раз в этот момент один из сидевших в танках радистов судорожно схватился за шлемофон. На монотонный запрос: «Двадцать четвертый, двадцать четвертый…» — радист услышал слабый, но отчетливый голос:
— Я двадцать четвертый. Вас слышу…
Связь не терялась. На вопрос: «Что с вами, как себя чувствуют люди?» — затонувший танк отвечал:
— Все живы. Вода медленно прибывает. В танке свет, работает помпа. Дышать становится трудновато…
Какими были эти сорок минут у четверых ребят под водой?
Самым опытным в танке был механик-водитель Сергей Кузякин. Он сразу почувствовал: зеленый ровный лужок — ловушка. Но было поздно. Танк клюнул носом, и сразу смотровые щели окутала темнота. Через моторное отделение хлынула в танк вода. Из-за наклона она затопила переднюю часть, и водитель сразу же оказался в воде выше пояса. Все-таки он успел поставить рычаг в нейтральное положение и включил помпу.
В это же время командир танка Юрий Дружинин, полагая, что верх башни находится над болотом, приоткрыл люк, но мгновенно его захлопнул — в машину хлынул поток воды. На шлеме повисли мягкие космы водорослей.
— Ничего, ребята, бывает и хуже, — сказал механик-водитель. Это были первые слова после минутного оцепенения.
Кое-как стянув мокрый до нитки комбинезон и закутавшись в ватник, Сергей попросил закурить. Ему не могли отказать — механик не попадал зубом на зуб. Огонек сигареты для всех был маленькой точкой тепла и спокойствия. Но, сделав пару затяжек, Сергей придавил сигарету пальцем к броне — каждый глоток воздуха надо было беречь.
Все четверо не считали, что сидят глубоко.
Вода прибывала, но медленно, почти незаметно — хорошо работала помпа. Заглушка помпы на поверхности танка была накануне потеряна, и эта потеря сейчас обернулась большой удачей. Затопленные аккумуляторы исправно давали ток. Жужжала помпа, светились три синие лампочки, в порядке была и рация, хотя ответа на позывные не поступало.
В первые полчаса дышать было почти нетрудно. И хотя тревожная неизвестность беспокоила каждого, внешне никто не выдал ее. Сергей Кузякин, как всегда, пытался шутить:
— Там, наверху, наверно, думают, что придется скинуться на венок…
Они уже знали: танк ищут. Раза четыре по броне были слышны глухие толчки. Знать о себе они могли дать только по радио. И Юрий Дружинин говорил, говорил: «Я двадцать четвертый… двадцать четвертый…»
Связь наладилась неожиданно. Сначала услышали голос радиста с танка 321, и сразу же стал говорить майор:
— Делаем все, что можем. Держитесь. Скоро будем вытаскивать…
Майор приказал беречь силы — не двигаться без нужды, не говорить, попытаться понемногу стравливать воздух из баллонов для запуска двигателя…
Минут через десять их попросили сказать, по какой части танка придутся удары щупом. Они отвечали: «Это корма. Это башня. Это правая сторона…» Стало ясно: сидят они глубоко и вызволить танк будет непросто. Но они все-таки не знали, сколь драматично их положение. Не знали, что еще более трех часов им предстоит продержаться в стальной скорлупе и только мужество принесет им спасение.
Майор Андреев: «В первые полчаса мы поняли: своими силами подобраться к крюкам и надеть петлю троса до крайности сложно. Поэтому сразу послали транспортер поднять тревогу, найти и возможно скорее доставить сюда водолаза. Я знал: для этого потребуется время, и потому тут, на месте, сложа руки мы не сидели».
Первым танк обнаружил сержант Базылев. Наверх его подняли без чувств. Очнувшись возле костра, он сказал, что танк сидит глубоко в торфе и, чтобы добраться к крюкам, надо делать расчистку. Как раз в этот момент радист крикнул из люка: «Живы!»
«Эта весть прибавила сил, но возможности наши остались прежними. Мучительно было слышать голос людей, знать, что они тут, рядом, что им грозит гибель, и чувствовать себя бессильным помочь им немедленно».
Ныряли по очереди: рядовые, офицеры, сержанты. Обвязавшись веревкой, для балласта брали в руки тяжелые траки и опускались в жижу. Привезли изолирующие от воды противогазы. Однако эффекта они не дали. Ледяная вода затрудняла дыхание, сводила судорогой руки и ноги. Но попытки добраться к крюкам не прекращались. Танкисты видели, как ныряльщиков приводили в чувство возле костров. И все-таки каждый считал своим долгом обвязаться веревкой и смахнуть над крюками хотя бы пригоршню торфа. У Владимира Базылева в танке был друг Сергей Кузякин. Едва очнувшись, Владимир снова и снова бежал к полынье…