Война и мир Дмитрия Медведева. Сборник
Шрифт:
Люди, которые ощущают священную миссию на Священной земле, непобедимы. Иранцы ее ощущают гораздо острее большинства живущих.
История как предпосылка для страсти
Нет ни одного другого народа, который бы так долго на одном месте культурно и исторически возрастал, весьма активно участвуя в мировых процессах.
Если бы не Иран, у античных греков не было бы истории. Не было бы большей ее части и у римлян
Персы много и легендарно воевали с Афинами. На их сторону переходили даже такие отчаянные герои, как Алкивиад. Многие его
Идея справедливости в отношении обездоленных – старинная персидская забава Так, Коруш (имя Кир на персидском не произносится в греческой транскрипции, так как это непристойное слово) восстановил справедливость в отношении плененных Вавилоном евреев и помог им отстроить Второй храм Действовал он не в соответствии с логикой политического прагматизма, а вопреки ей Александр Македонский победил Дария в бою, казнил тех, кто принес ему голову Дария, а его наследники растворились в персидской культуре и политической традиции. Благодаря персам Александра почитает весь исламский мир под именем Зулькарнайна (Двурогий, упомянут в Коране).
Пока в Европе царили темные века, в Персии блистали династии Европа бредила персидской поэзией, персидскими тайнами и роскошью
В Иране ислам встретился с зороастризмом Заратуштру персы считают великим пророком (Великие те, у кого есть книга – Заратуштра принес Авесту.)
Память о монгольской орде, принесшей стране неисчислимые бедствия, здесь жива, как будто это было недавно. Эхом беды явилась плеяда блистательных поэтов И позднее – принятие шиизма, самого жертвенного направления в исламе.
Наконец, Исламская революция вывела Иран в лидеры у народов исламского мира (но не у их правителей), вернула исламу политическую остроту и очистила учение Пророков от народных обычаев и племенных традиций (Именно поэтому в Иране женщины обладают всеми правами, а в Саудии – никакими.)
С персами могли бы соперничать по давности своей политической истории разве что китайцы, но они слишком замкнуты на себя
О мелочах иранской политики
Существует мнение, что в Иране идет борьба между фундаменталистами и либералами. В персидском языке даже слов таких нет Борьба идет, но линия разлома иная
Какие-либо ожидания, что есть некие либеральные силы в стране, готовые приветствовать американцев или европейцев, – опасная иллюзия.
Иранцы не воспринимают всерьез эти силы И это одно из их безусловно слабых мест.
Они с интересом относятся к людям и равнодушны к мощи их правительств. Ведь с точки зрения персов, эти правительства не действуют из справедливости или хотя бы целесообразности.
Это не исключает политических и экономических контактов и тактических связей с Западом
Вспомним события, которые называются Ирангейтом При Рейгане один из его ближайших сотрудников Роберт Макфарлайн дважды приезжал в Иран и передавал иранцам оружие и детали в обмен на пленных военных.
О сделке договаривался аятолла Рафсанджани, тот самый, кто ныне стоит за так называемым реформатором Мусави. О том, что американцы пошли на сделку с иранцами, дал утечку в ливанскую газету аятолла Монтазери, официально объявленный преемником имама (*В шиитском Иране слово «имам» употребляется применительно к 12 праведным наследникам
Монтазери был одним из тех, кто правильно понимал идею имама о том, что богословов следует держать подальше от реального управления экономикой и политикой. Все годы под арестом и на свободе он является последовательным противником всего того, что привнес в иранскую политику Рафсанджани
Арест с него снят только в 2003 году, на излете восьмилетнего президентства второго «либерала» аятоллы Мохаммеда Хатами, того самого, кто лоббировал кандидатуру Мусави
Путаница в западных мозгах при этом упорно приписывает Рафсанджани и Хатами оппозиционность. Написано немало «экспертных» заметок о том, что Монтазери – душа либералов и оппозиции, что он является чуть ли не врагом Исламской революции.
О любви и ненависти
В Иране существует громадная симпатия народа к нашей стране и к русским вообще. И трезвое понимание того, что власти в России – это просто часть западной политики в отношении Ирана.
Достаточно сказать, что в любой компании (от деревенской до чиновной, независимо от политических устремлений) находится человек, который просто так, из любви к искусству, изучает русский язык
Три года назад, когда простые люди пытались мне объяснить, как они относятся к Ахмадинежаду, чаще всего они сравнивали его с Путиным, кредит доерия к которому был тогда велик, в Иране в том числе.
За неделю до выборов в нынешнем 2009 году я удивлялась, что ответственные товарищи с полным спокойствием взирают на еженощные беснования сторонников Мусави в Тегеране (в других городах ничего такого не происходило, вопреки мнению блогеров) И ответственные товарищи с нордической отрешенностью указывали мне, что мы в своей стране уже дважды допустили то, что поражало мир, сочувствующий нам Первое – перестройку, переворот 1991 года и развал страны против воли ее граждан. Второе – согласие Путина уйти и передать власть
– Мы совершали ошибки, – сказала я.
– Мы тоже имеем право на ошибку, – сказал мне человек чрезвычайно высокого положения И посмотрел на покрытые снегом вершины, которые здесь называют Эльборус. Этот человек, правда, в отличие от наших бонз сказал мне, что если ошибка будет совершена, то он умрет с оружием в руках. И другие его товарищи тоже Оснований ему не верить лично у меня не возникло.
Когда на пятничной молитве в Тегеранском университете 17 июля после почти трехнедельного затишья митинговой активности прозвучали лозунги «Смерть России» и «Смерть Путину», это стало последним мазком к портрету оппозиции.