Война и причиндалы дона Эммануэля
Шрифт:
– Знаешь, – ответила Констанца, – я думала, двух детей вполне достаточно, и стерилизовалась в Нью-Йорке.
– Мне казалось, ты католичка! – удивилась Глория.
– Так-то оно так, но религия и практическая сторона – разные вещи. А ты почему от Томаса не забеременеешь?
Глория очень грустно улыбнулась:
– Меня тоже стерилизовали. В Буэнос-Айресе.
Утром Ремедиос передумала. Она послала Федерико за подругами, и те в нетерпении зашагали к командирской хижине.
– Интересно, что она
Ремедиос сказала, что виделась с Аурелио, «тем забавным индейцем», и он сообщил, что военные ушли из Чиригуаны как раз в тот день, когда он ездил туда продавать кукурузу.
– Но он сказал, там еще остались лесные патрули рейнджеров, – прибавила Ремедиос. – Говорит, они далеко на востоке, и местные индейцы устраивают им там веселую жизнь, так что у нас проблем не будет. Правда, мы не знаем, чем заняты горные рейнджеры, но в саванне вас это не касается.
– Так мы можем отправляться? – спросила Глория.
– Отправляйтесь. Завтра утром придет Аурелио и проведет вас через джунгли, чтобы вы не попали в его ловушки, а потом встретит на обратном пути. Когда будете возвращаться, договоритесь с ним сами. Что касается тебя, Констанца… – Ремедиос посмотрела ей прямо в глаза – …я решила тебе поверить, но, если ты задумала нас надуть, обещаю, что мы тебя выследим и пристрелим. Ты поняла?
– Чего уж тут не понять, – ответила Констанца. – Но, поскольку я не собираюсь вас обманывать, вам не придется меня убивать.
– Ладно, – сказала Ремедиос. – Глория, ты назначаешься старшей. Возьми Федерико, он родом из того поселка и знает окрестности. Думаю, вам нужно взять еще двух человек.
Ремедиос про себя улыбнулась. Она прекрасно знала, что подруги выберут Гонзаго и Томаса, и понимала – вряд ли Констанца сбежит, когда Гонзаго ревниво стережет ее у стен усадьбы дона Хью.
– И вот еще что, Констанца…
– Да?
– Если у твоего мужа в доме есть оружие, боеприпасы или взрывчатка, мы были бы весьма за них признательны.
На рассвете Аурелио встретил партизан и двинулся вперед, не проронив ни слова. Он безошибочно вел их через джунгли, хотя порой казалось, никакой дороги нет. Не станем описывать это путешествие; скажем только, что оно было долгим, невыносимым из-за насекомых-кровососов, партизаны взмокли, да прибавим еще, что Аурелио видел, как всю дорогу Парланчина шла на пару шагов позади Федерико. Длинные волосы стекали ей на бедра, она неумолчно болтала, а рядом трусил оцелот.
Аурелио довел партизан до края леса, где начиналась саванна, и подробно растолковал Федерико, как добраться до поселка, хотя тот уже и сам сообразил. Договорились встретиться на том же месте ровно через неделю.
– Если вас не окажется, буду ждать еще два дня, – сказал Аурелио.
Когда партизаны ушли. Аурелио обратился к
– Гвубба, тебе разве можно влюбляться в мужчину, а не в духа?
– Папасито, – ответила она, – я знаю то, чего ты не знаешь.
Бойцы удивились, осмотрев поселок в бинокль Глории – тот самый, что некогда принадлежал генералу Фуэрте. Поля выкошены, а на обоих концах улицы возведены баррикады, увенчанные колючей проволокой.
– Неужели военные захватили? – спросила Констанца.
– Пошли разберемся, – ответила Глория.
Они подошли ближе, и Глория передала бинокль Федерико.
– Глянь-ка, может, кого знакомого увидишь.
С возрастающим волнением Федерико изучал картину в бинокль.
– Вижу отца! – закричал он. – У него новое ружье! Мисаэля вижу и Хосе! Оба с ружьями! А вон шлюха Долорес сидит на баррикаде и курит пуро! Ух ты! У всех оружие!
– По-моему, они решили обороняться от солдат, – сказала Констанца. – У них на то веские причины.
Отряд осторожно приблизился к поселку. На выкошенном поле Федерико замахал винтовкой и закричал:
– Не стреляйте! Это я – Федерико! Не стреляйте! Это я!
От группы людей, вышедших посмотреть, что за крик, отделилась фигура и направилась к партизанам. Остановилась, будто проверяя, не ошиблась ли, и потом вдруг побежала. Федерико рванулся навстречу.
Отец и сын стояли посреди поля. Ничего не говорили, только улыбались. Федерико показалось, отец совсем не изменился, только вроде пониже стал, а Серхио увидел, что сын превратился в мужчину. Потом взгляд Серхио упал на «Ли-Энфилд».
– Сынок, – сказал он, – ты что же это у меня винтовку украл? Да еще убил из нее невинного человека. Мне стыдно за тебя, сынок.
Федерико протянул ему оружие.
– С тех пор, отец, она убила еще кое-кого, совсем не невинного. Вот, возвращаю.
Серхио принял винтовку и ласково погладил.
– Превосходное ружье.
Он сбросил с плеча карабин «М-16» и протянул сыну.
– Думаю, тебе понадобится ружье, Федерико, так что возьми это. Педро его стащил у солдат. Мне две винтовки ни к чему.
Отец с сыном обнялись, у обоих потекли слезы, а партизаны тактично ожидали в сторонке.
Потом все отправились в поселок, где их появление произвело сенсацию, какой не случалось ни раньше, ни потом. Но не возвращение Федерико стало ее причиной; все и без того знали: как все сыновья, он когда-нибудь вернется.
Переполох среди жителей поселка вызвала бывшая хозяйка, одетая в потрепанную военную форму, стройная и загорелая, с распущенными волосами до пояса, с двумя гранатами на ремне и полуавтоматической винтовкой за спиной. Никто не мог вымолвить ни слова, мысли разбежались, и у каждого, кто узнавал донну Констанцу, от изумления отвисала челюсть.